Космогония и ритуал - Евзлин Михаил. Страница 15
Ритуальное (контролируемое) „впускание“ хаоса в структурированный мир, достигающее кульминации в оргии, имеющее своей целью возобновление мирового цикла, «циркулирование священной космической энергии» [104], подразумевает, что всякое иное (неритуальное, неконтролируемое) соприкосновение с хаосом является опасным, „запретным“. Об этой двойственности ритуала как процесса, контролирующего соприкосновение с доструктурными элементами мироздания, В. Н. Топоров пишет:
«В частности, на ритуал ориентировано и его структурой и ходом развития мотивировано основоположное развитие двух видов „священного“ — позитивно-открытого и негативно-скрытого. В первом случае „священное“ связано с присутствием в нем божественного начала, открытого людям, которые положительно-приемлюще оценивают его и стремятся к нему. Во втором случае „священное“ связано с запретом для человека входить с ним в контакт: оно скрыто и приближение к нему грозит опасностью; в отношении такого „священного“ следует соблюдать осторожность, удаляться от него.
«Ритуал обучает своих участников различать эти два типа „священного“ через указание двух полюсов „выявленности“ — славы божества как максимальной яркости и энергии воплощения и запрета, табу как максимальной сокровенности, невидимости божественного начала» [105].
Древнегреческие мифы о недозволенном подсматривании относятся ко „второму“ аспекту „священного“, иллюстрируя опасность непосредственного с ним „контакта“. Следует отметить, что в большинстве случаях речь идет о богинях, а не о богах, т. е. „опасным“ является женское начало как сосредотачивающее в себе холодное, темное, до- и антиструктурное начало инь.
Подсматривание происходит (вольно или невольно) только за тем, что запрещено видеть. ВИдение запретного влечет за собою фатальные последствия.
Связь нарушения запрета на „подсматривание“ со смертью обозначается в хеттском мифе о драконе Иллуянке (ранняя версия). Богиня Инара убивает человека Хупасияса за на рушение запрета смотреть в „окно“. Богиня поселяет человека в „доме на скале“ после того, как он помог ей и богу-Грозе победить дракона, т. e. непосредственно соприкоснулся с хтоническим началом, что сделало для него невозможным возвращение.
Архетипический мотив обнаружения х т о н и ч е с к о й природы бога в древнегреческих мифах о „подсматривании“ вовсе не очевиден и может быть реконструирован только на основании косвенных данных. В героической олимпийской мифологии хтоническое начало преодолевается [106], боги как бы очищаются, напоминание об их первоначальной природе им ненавистно (Hes., Theog., 739–740). Налагается строжайший з а п р е т на все, что может как-то приоткрыть т а й н у. Этот запрет имеет прежде всего онтологическое значение, поскольку главная его цель — максимальное сокращение контактов с разрушительными хаотическими стихиями, которые представляют „объективную“ опасность для только что установившегося в своей с т р у к т у р е мироздания. Поэтому подсматривание Актеона за купающейся Артемидой карается с такой мгновенной беспощадностью, а Тиресий ослепляется за то, что видит обнаженной Афину.
В мифах об Актеоне и Тиресии „подсматривание“ представлено в явном виде. Поскольку оба персонажа подсматривают за богинями-девственницами, хтонический аспект подсматривания здесь менее очевиден [107]. Тем не менее, самый факт, что запрет касается „обнаженности“, и притом женской, указывает на его хтоническое содержание. Смерть как наказание Актеона за подсматривание равнозначна окаменению от взгляда Горгон — хтонических чудовищ. Встречаясь непосредственно со взором Горгоны, человек заглядывает (подсматривает) в недозволенную темную глубину бытия и превращается в камень — в мертвую материю. Артемида и Горгоны находятся на противоположных полюсах: на одном сосредоточена максимальная оформленность, завершенность (девственность), на другом — бесформенность (ужасность). Однако подсматривание-заглядывание и в том и другом случае приводит к одному и тому же результату — смерти (разрыванию или окаменению). Оформленность-девственность и бесформенность-ужасность одинаково являются качествами единого женского начала. Поэтому мифы о богинях девственницах и Горгонах имеют, по крайней мере, одну общую тему — опасность непосредственного контакта с хтоническим началом.
К мифам о подсматривании непосредственное отношение имеет миф об Анхисе, который с ужасом узнает о том, что он провел ночь с богиней и видел ее обнаженной. Более того, Зевс наказывает его за разглашение тайны обнаженности Афродиты.
С перечисленными выше мифами связаны мифы о подземном мире. Хтоническое их содержание более чем очевидно. Это прежде всего миф об Орфее (он более всех других сопоставим с мифом об Идзанаки и Идзанами): Орфей теряет навсегда Эвридику за нарушение условия, поставленного ему Аидом, — не смотреть на Эвридику до выхода из подземного царства.
К этому типу мифов относится миф о Пирифое, который потребовав у Аида в жены Персефону, как бы пожелал проникнуть в глубину хтонического.
Миф о Тантале также имеет непосредственное отношение к „подсматриванию“. Желая испытать всеведение богов он подает им в качестве угощения мясо своего сына. Испытание всеведения богов есть попытка заглянуть в тайну, а посему Тантал наказывается самым жесточайшим образом. Кроме того, он пытается заставить повторить богов преступление Кроноса, пожиравшего своих детей, и тем самым совершает абсолютное преступление [108], которому соответствует абсолютность наказания.
Другим вариантом „подсматривания“ является миф о Деметре, пожелавшей наделить бессмертием Демофонта (Hymn. Hom. II., 233–264), сына элевсинского царя Келея. С этой целью она не позволяла ему вкушать земную пищу, натирая его амброзией и дуя на него, и по ночам, втайне ото всех, держала его в огне. Метанира, его мать, подсматривает, и это становится причиной того, что он теряет возможность стать бессмертным и должен „разделить участь всех смертных“. Как и в выше перечисленных случаях, подсматривание за тайными действиями божества становится причиной смерти.
Плутарх передает аналогичный миф об Исиде, но в его изложении еще более усиливается мотив потери бессмертия в результате подсматривания [109]: «Исида растила ребенка, давая ему сосать вместо груди кончик пальца: ночью выжигала смертную часть его тела; превратившись в ласточку, она начала летать вокруг колоны с громкими стонами, что царица, наблюдавшая за тем, что происходило, как только увидела ребенка в пламени, принялась кричать, лишив его тем самым бессмертия» [110]. Здесь следует обратить внимание на две детали, уточняющие греческий вариант мифа: 1) огонь „выжигает“ „смертную часть“ человеческой природы, т. e. он имеет очистительное действие; 2) одно случайное присутствие при этом божественном действии человеческого (смертного) существа оказывается достаточным, чтобы ребенок лишился бессмертия, достигаемого с помощью сложных магических действий. Каждая деталь здесь в высшей степени символична: очищающий от смертности огонь (смертность как „нечистота“, „дурной остаток“, „осадок“), ласточка как символ освобожденной души и мертвое тело бога как символ некоего тайного „неблагополучия“ в миробытие, мучительного ожидания очищения и возрождения.
Почему одного присутствия (подсматривания) достаточно, чтобы разрушить „чары“ божественного действия? Как следует из этих мифов, бессмертие есть редчайший божественный дар [111], которое для своего осуществления требует, во-первых, какой-то особой экстремальной ситуации (Деметра, разыскивающая свою дочь; Исида, странствующая с гробом Осириса), и во-вторых, каких-то особенных магических действий, на которые божество решается только в экстремальной ситуации, которая в случае Деметры и Исиды означает „открытость“ хтоническому миру: похищение Аидом Персефоны, смерть Осириса. Эта „уязвленность“ одновременно открывает возможность бессмертия для смертного существа, но также наделяет божественное действие крайней „хрупкостью“, „неустойчивостью“, определяемой самой структурой мифологического бытия, фундаментальными отношениями между темным и светлым мирами. Поэтому всякая „неправильность“ или постороннее вмешательство в теургическое действие оказывается чреватым катастрофой.