Алхимия - Канселье Эжен. Страница 11

Некоторые Мастера, в частности Фулканелли, строго разделяли два пути физического восхождения к Философскому Камню. Мы уже упоминали, что первый путь влажный, совершается с приведением философских реагентов в жидкое состояние, с использованием умеренных температур и стеклянной посуды, а второй, сухой, требует помещения тугоплавкой и огнеупорной чаши в пылающую печь, пещь огненну. При совершении этого полного действа вместо цветовых явлений наблюдаются странные скрипы и свисты.

Вот почему фронтиспис первого издания Mutus Liber, отпечатанного в Ля Рошелле (Рупелле) (La Rochelle, Rupella) в 1677 году, отличается от описанного нами выше прежде всего пейзажем — безводным и сухим. Мы можем утверждать это с полной уверенностью благодаря превосходным фотографиям одного образованного лондонского книголюба, сделанным по нашей просьбе с величайшей любезностью как из дружеских чувств, так и из общего интереса к Науке.

До того, как проблема двух путей не прояснилась в целом и окончательно, нам всегда казалось необъяснимым, почему даже такой книговед-знаток, как Магофон (псевдоним Пьера Дюжоля) не указывал на столь существенные аномалии фронтисписов даже в своей блистательной Гипотипозе 1914 (l’Hypotypose — яркая риторическая фигура — перев.), в которой использованы лучшие гравюры Жан-Жака Манже. Иначе различия пейзажей — с водой и без воды — в сознательно по-разному оформленных изданиях не объяснить. Предоставляем возможность судить об этом самому читателю, приведя в нашей книге титульный лист первого издания, отретушированный знаменитым медиком.

* * *

Крайняя полоса видимого солнечного спектра — фиолетовая, в которой Римбо увидел не только омегу, но и оттенок радужной оболочки глаз возлюбленной:

O l’Omega, rayon violet de Ses yeux!

О, лучезарнейшей Омеги вечный взгляд!

(«Лучезарнейший» как превосходная степень спектра и есть, по сути, фиолетовый и даже невидимый ультрафиолетовый — перев.).

Для возлюбленной поэта пройти O означает замкнуть магический круг, соединить голубизну меркурия с краснотою серы дабы химические вибрации обрели видимость для обычного зрения. Если мы тщательно изучим окружающие нас атмосферные состояния, то несомненно обнаружим, что ультрафиолетовое излучение особенно активно в ясные росистые ночи в определённые периоды года, когда само естество как бы становится вместилищем воды мудрецов, которая являет крайне высокую преломляемость. В такие ночи чистый и прозрачный небосвод не препятствует воздействию ионосферы. Это научное словообразование вовсе не случайно совпадает с греческим ϊονου, ionou — фиалка, йони, голубка и σφαῖρα — сфера, круг, завершение, Омега. Так высвечивается тайный, хотя внешне не всегда заметный смысл: круг фиолетовой сущности (sphère de la violette).

* * *

Среди скрепляющих сонет гласных, выражающих последование цветов делания Мудрецов, белый E — второй, после изначально-чёрного. Таков незыблемый закон неизменного Естества. Двойственность чёрного и белого выражается в алхимических трактатах двумя повелениями: Solve et coagula; растворяй и сгущай.

XI. Потолок в Отель-Лальман (l'Hôtel Lallemant) (фрагмент)

Жан Лальман, несомненно, бывший адептом герметической науки, среди прочих знаков расположил на потолке своей домашней часовни-лаборатории заглавное E по числу своих эмблем — обозначение очищения (purification) или «убеления» (albification), при котором капиллярная белизна (blancheur саpillaire) может быть обретена только посредством воздействия огня.

Графическая схема тройного очищения, использовавшаяся до XVIII столетия спагиристами и алхимиками, представляет собою три перпендикуляра, берущих начало в единой линии, так, что фигура выглядит как лежащая заглавная буква E, то есть Ш. Именно так изобразил ея Жан Лальман (Jean Lallement) на одном из лепных кессонов потолка своей домашней часовни — Ш горит в живом и трепетном огне. За этой геральдической связкой — уменьшенных размеров жезл с подвешенными гуттами — прибавочным гербовым знаком — младшей ветви рода Адепта из Буржа — следует раковина пилигрима, продолговатая и твёрдая, как орех. Из ея отверстия, как бы выскребаемые гребешком Иакова — pecten Jacobeus — одна за другой выпадают жемчужины, каждая из которых по мере приближения к земле становится всё крупнее. Эта похожая на паука раковина снабжена на следующем лепном кокиле, имеющем вид восьмёрки, филактерией без надписи. Этот предмет держат выступающие «из-за той стороны» когти. Странная композиция, составленная по правилам тайной науки, уже одним своим образом взывает к любопытству и мудрости посетителя часовни.

«Филактерия с надписью или без надписи, — пишет Фулканелли, — вне зависимости от его внешнего сюжета указывает на внутренний, сокрытый смысл, тайное значение, разгадка которого предлагается искателю смыслов уже самим своим присутствием»^[23].

Сгущение медленно свершающееся в лоне матери-воды (l’eaumere) — первая стадия созидания пятой сущности (quintessence), печатным знаком которой в алхимии является заглавная буква Е. Таковой она осталась и в химии, вплоть до Лавуазье, где обозначала всякое вещество, искусно утончаемое до достижения им совершенства.

* * *

Едва ли есть другой такой декоративный ансамбль, где господствующее значение стихийного (elementaire) огня в оперативном аспекте алхимии подчёркивалось с такой настоятельностью, как в усадьбе в Бурже. При подходящем уровне тепла, когда огонь белеет, меркурий философов, твёрдый в обычном состоянии, не разжижается, но становится подобен царственным и трепетным цаплям, тонким и ясным кристаллам, которые Филалет сравнивает с белоснежным пухом и называет голубками Дианы:

Заливы млечной мглы, Е, белые палатки,

Льды, белые цари, сад, небом окроплённый.

Свет возникает из тьмы, из сумерек, а запах гниения переходит в благоухание, как утверждает Бернар граф де ла Марш Тревизан (Bernard comte de la Marche Trevisane) в Потерянном Слове:

«Я расскажу тебе, призывая Бога в свидетели, что Меркурий после возгонки облекается великою белизной, подобной белизне снега на горных вершинах, а после отворения тайной чаши обретает такую тонкую кристалличность, сладость и благоухание, каковым подобия нет в мире сем»^[24].

Вслед за девственно-белым, сладостным и лёгким E вертикально взмывает красный I, вовсе белому цвету не противоположный, но, напротив, белым пробуждаемый и вновь всё белое пробуждающий.

I — пламень пурпура, вкус яростно-солёный —

Вкус крови на губах.

Образы юноши-поэта, что и говорить, очень сильны; он явно далёк от спокойствия и невыразительности, которые таит в себе привычное представление о непорочном зачатии. В этих строках незримо присутствует тайный и изначальный реактив тысячелетней алхимии — пурпур, purpura — огонь огня (feu du feu): πῦρ, πυρός, pur puros, кабалистически читаемое как pur du pur — чистота чистоты. Кровеносно-прекрасная, чистейшая кровь, тождественная пятой сущности (sang quintessience), «созидается в рудных жилах» умным Естеством.

Уста, прекрасные в своей улыбке, обрамляют и украшают естественное устье, поэтически именуемое Михаилом Манером Os Sacrum или священные уста^[25].