Алхимия - Канселье Эжен. Страница 22
Эти изречения были написаны по-латыни на «Оригинальной Картине», которая, как полагал Эттейла (Etteila), была написана «более века назад». Он владел этой картиной и очевидно сам сделал с нея гравированную копию. Латинский оригинал не сохранился; Эттейла утверждал, что он сделал перевод по книге, автора которой не назвал.
Перед вами серия небольших герметических рисунков, которые, без сомнения, могут способствовать оправданию в глазах потомства знаменитого карточного гадальщика.
Впрочем, после многих лет нашего собственного опыта, нас посетила мысль о «двойной игре», которую вёл хитроумный Эттейла и без которой была бы невозможна тихая варка в задней комнате парикмахерского ателье. Те, кто получал туда право входа, вероятно, имели возможность быть зрителем воистину чудесного зрелища — формо- и цветопереходов, однако не в философской, а самой обычной смеси, в колбе из огнеупорного стекла, постоянно подогреваемой медленный огнём горелки! Путь Великого Делания долог, — возможно, говорил он своим гостям, и, разумеется, все они думали, что видят лишь малый его отрезок. Разумеется, приглашение, содержащееся в его маленьком томике, никак не соотносится с предписаниями полной тайны всех философских работ:
«Истинно любопытствующим о Великом Делании и приходящим ко мне вместе со мною созерцать его переходы предлагается вместо того, чтобы платить 3 liv, за каждое посещение, стать моими пансионерами, 30 liv. в месяц, что позволит каждому из них по желанию превратиться или в Знатока или в Любителя»[78].
Мы полагаем, что Эттейла, принимая образ обманщика, лишённого подлинного знания, обретал возможность избегать тех опасностей, которыми грозит репутация настоящего алхимика. Одновременно собранные им с помощью ложных демонстраций деньги он, по-видимому, тратил на более серьёзные секретные опыты, связанные с огненным, сухим путём, почему и не раскрывался в своих книгах и обликал истину в фантазии уходящего века, когда господствовало мировоззрение иллюминатов.
Можно вообразить, как очарованы были все эти недостойные любопытные медленно сменяющими друг друга стадиями микрокосмического творения, этим многоцветным калейдоскопом, воспроизводящим в стеклянной колбе феерию нового рождения мира, о неизбежном конце которого все забывают:
«Нова же небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живёт[79]».
Догадка о такой уловке хитроумного Эттейлы пришла в 1931 году, когда неожиданно, после четырнадцатимесячного труда, нам самим удалось наблюдать явления, описанные Филалетом в его правилах.
При этом, несмотря на неудачу опыта в целом, нам, благодаря увиденному, удалось прийти к очень важному выводу. Он заключается в следующем: явно ложный соблазнительно-софистический путь можно всё же по закону аналогии превратить в некое указание на путь подлинный.
Об этом Эттейла особо не распространяется, но высказывает приводимое ниже соображение о двух диаметрально противоположных препятствиях, неизбежно возникающих при работе, об их относительной природе, независимо от того, какой из двух способов выбран, и из его слов непосредственно вытекает, что он использовал как минимум два философских пути, даже если в конечном счёте и не достиг окончательной цели.
«На двух путях, сухом и влажном, следует прежде всего опасаться следующего: на первом пути — высушивания вод, и на втором — их переизбытка, иначе в первом случае происходит сжигание, во-втором — потопление и гниение, в результате в обоих случаях Естество предоставляет нам не искомое вещество, а совсем другое, не имеющее никакого отношения к Деланию»[80].
* * *
Разумеется, между микрокосмом герметического философа и миром Божиим, макрокосмом, нет и не может быть полного тождества, — первый есть только образ второго; вот почему Адепты о нём говорили, что существует зерцало, в котором виден весь Мир — «est speculum in quo totus Mundus videtur». Зерцало художника-естествоиспытателя, в котором, как бы сквозь некое стекло, можно узреть ошеломляющие тайны Естества, — именно на них указывает анонимный Всемудрый философ (Janitor Pansophus), чьи пояснения сопровождают полный текст Изумрудной Скрижали Гермеса.
Заглавие загадочного и трудного для понимания труда, изданного в конце XVIII столетия, является прямым указанием на единство алхимической работы и превращений Естества в их единой подчинённости космическим законам, определяющим удел человеческий:
Великая Книга Естества, или Откровение философическое и герметическое. Любопытный труд, в коем рассказывается о тайной Философии, о Уразумении Иероглифов Древних, об Обществе Братьев Розы и Креста, о Превращении Металлов и о Сообщении Человека с Существами высшими и посредствующими между ним и Великим Архитектором. Рассмотрено Обществом Неизв… Фил… и напечатано Д… в лето от 1 до 1790. В Полдень, в Типографии Истины.
Le Grand Livre de la Nature ou l'Apocalypse philosophique et hermétique. Ouvrage curieux dans lequel on traite de la Philosophie occulte de l'Intelligence des Hiéroglyphes des Anciens, de la Société des Freres de la Rose-Croix, de la Transmutation des Métaux et de la Communication de l'Homme avec les Etres supérieurs et intermédiaires entre lui et le Grand Architecte. Vu par line Société de Ph… Inc… et publié par D… depuis 1 jusqu'à l'an 1790. Au Midi et de l'Imprimerie de la Vérité[81].
Инициал «D.» обозначает возможного автора этого учёного трактата Дюшанто (Duchanteau). Таков был псевдоним известного господина Тузе (Touzay), живописца по профессии, проведшего всем известный опыт, многих озадачивший и противоречивший глубокой мудрости опубликованной им небольшой книжки.
Чем же объяснить это странное намерение, этот физиологический опыт, в котором Дюшанто без всякого отвращения сам выступил одновременно атанором и дистиллятором? Причиной этого весьма опасного, но с философской точки зрения бессмысленного предприятия могли оказаться иллюминатские воззрения, пришедшие из Германии и царившие в ту пору в масонских ложах. Так или иначе, Тузе, член ложи Соединённых Друзей, пытался найти в собственных извержениях, а затем использовать как Универсальное Лекарство хорошо знакомый всем алхимикам армоньяк (harmoniac). При этом он ничего не ел, а только из раза в раз пил свою собственную мочу!
XXV. Всемудрый (Janitor Pansophus). Гравюра и текст Изумрудной Скрижали
Поистине головокружительно истолкование текста Изумрудной Скрижали Гермеса, кратко и совершенным образом излагающее основы Великого алхимического Делания.
Могло ли из этого получиться что-либо иное, кроме внезапной смерти философа, сочетавшего столь опасные опыты с несомненными дарами и знаниями испытанного кабалиста?
Вот что утверждает автор Великой Книги Естества, кем бы он ни был и был ли он действительно ея единственным автором:
«III — Я раскрываю тайны и мудрость величайшего из Царей. Я познал древние языки и до краски в лице стыжусь прошлых ошибок».
В следующем абзаце, пронумерованном, как и все абзацы во всех девяти главах, уже зреет, словно зерно, исполненная страхом и трепетом будущая тёмная трагедия, трагедия одного из соблазнённых безумцев:
«IV — Много лет провёл я в изучении книг и в молчании; мой Гений никогда меня не покидал. Пришло время начать работу, но надо было обрести что-то ещё, иначе, вернувшись в лабораторию, я мог потерять жизнь».
Для всякого герметика словесная кабала — драгоценное орудие исследования и проверки, и мы дерзаем думать, что ученики Христа владели искусством плетения словес, ибо Сам их Божественный Учитель и есть всеозаряющее Воплощённое Слово. О владении словесным искусством свидетельствует и один из четырёх евангелистов как об одном из даров, предваряющих апостольскую миссию: