Убийцы и маньяки - Трус Николай Валентинович. Страница 90

Ими оказались 10-летние Роберт Томпсон и Джон Венейб-лез. Подростки были немедленно арестованы и допрошены следователями, специально подготовленными психологом Бриттоном.

При аресте они поначалу растерялись. Потом быстро оправились от испуга и с удивительным для их возраста упорством начали отрицать всякую причастность к гибели ребенка.

Никаких доказательств того, что Роберт и Джон, уведя маленького Джеймса из магазина, его убили, у следствия не было.

Они появились после того, как стали известны результаты экспертизы одежды арестованных, на которой были обнаружены следы крови Джеймса. А затем выяснилось и то, что след от удара каблуком на лице убитого ребенка соответствовал ботинку, принадлежащему Роберту Томпсону. Дело по обвинению их в убийстве было передано в суд.

По английским законам имена малолетних преступников держатся в тайне до момента вынесения им окончательного приговора. Потому-то все долгие восемь месяцев со дня пропажи Джеймса в суде до приговора их именовали: мальчик «А» и мальчик «Б». Под этими псевдонимами их знала и ненавидела вся страна.

Ни Роберт, ни Джон не смогли толком рассказать следователям и суду о том, что произошло на насыпи. Они все пытались убедить присяжных в том, что били Джеймса совсем маленькими, "ну просто крошечными" камешками. И еще вспоминали о том, что умиравший под их ударами малыш все время звал на помощь маму.

За 17 дней процесса малолетние преступники отчаянно устали от ежедневного сидения на скамье подсудимых и долгих, в основном непонятных им разговоров. Судя по всему, обоим было безразлично, какое решение вынесет суд.

Принять же это решение суду было нелегко. Во-первых, он имел дело с беспрецедентно жестоким убийством. Во-вторых, совершено оно было самыми юными убийцами, какие только представали перед Королевским судом с, Л748 г. В-третьих, значительная часть вины за то, что произошло, ложилась на родителей и учителей-воспитателей, которые махнули рукой на трудных детей и предоставили их улице. Не говоря уже о том потоке насилия и жестокости, которые демонстрируют дяди и тети в кино и на телевидении.

Приговор Королевского суда, рассмотревшего все обстоятельства дела, был суровым. Судья Морленд объявил, что Роберт Томпсон и Джон Венейблез будут содержаться в заключении "очень-очень много лет — до тех пор, пока они полностью не изменятся и не будут представлять опасность для общества".

ИЗВЕРГ

Супруги Щербо души не чаяли в 11-летнем сыне Саше. Он для родителей-инвалидов был и радостью, и гордостью, и, конечно же, представлялся им надежной опорой в будущем. Впрочем, пятиклассник Саша был не только отрадой мамы и папы, но и любимцем всей деревни: умница, отличник, душевный и скромный мальчик. И вдруг Саша… пропал. Родители хватились его поздно вечером. Отец, Юрий Александрович, еле передвигаясь, помогая себе тросточкой, сел в свой видавший виды «Запорожец» и поехал искать сына. Мать в это время провела «ревизию» в доме. И обнаружила… обувь мальчика. "Как же так, — подумала встревоженная женщина, — не мог же он уйти куда-нибудь босиком — апрель на дворе, холодина". Что-то интуитивное толкнуло ее к подполу. Она отбросила крышку, и сердце оборвалось…

…Валерий Михайлов явился на работу в общество с ограниченной ответственностью «Нептун», где числился стропальщиком, как говорят, с большого бодуна. Работа прямо-таки валилась из рук похмельного Михайлова. Выручили коллеги по труду, которые тоже страдали от известного рода «жажды». Не дождавшись обеденного перерыва, оприходовали пять бутылок вина, купленных одним из членов проспиртованной бригады Владимиром Чернооким. «Грамуль-ку» с пайкой хлеба и сала выделили и Валерию Михайлову.

В Барановичах он очутился, можно сказать, случайно. Отслужив срочную службу в армии, вернулся домой в поселок Ромашкино, что в Татарстане. Однако не сумел здесь найти работу. А потому рванул к сестре в Беларусь: жила она недалеко от Барановичей, в деревне Узноги. Приезжему быстро нашлись и работа в городе, и койка в общежитии.

…Опохмелки было явно маловато. Михайлов, тронутый нежной заботой строителей о его здоровье, вызвался поправить дело:

— За самогоном к сестре съежу.

В Узногах он был около двух часов дня. Но сестры дома не оказалось. На дверях соседских хат тоже висели замки. Пусто. Лишь лениво бродили по дворам разомлевшие от весеннего солнышка собаки. На Михайлова они не лаяли. Он бывал здесь часто, как говорят, стал своим.

Он не выбирал специально, в какой дом залезть в поисках спиртного. Просто выставил окно и очутился внутри.

Пришедший из школы Саша не испугался незванного гостя. Не стал убегать, кричать: "Держи вора!" У Саши была добрая душа. Он неторопливо снял забрызганную грязью обувь и просто сказал:

— Уходи! А то папа придет домой, будет ругаться.

И от этого спокойно-рассудительного тона, от этих слов, в которых было, пожалуй, лишь одно — стремление оградить отца от лишних переживаний, Михайлов взбесился.

Он ударил мальчика в живот и сразу же, едва тот сложился пополам от боли, — в лицо. Саша рухнул на пол и потерял сознание. Из виска брызнула кровь. Михайлов брезгливо поморщился, взял полиэтиленовый пакет и нахлобучил мальчишке на голову.

Взгляд его упал на крышку подпола. Михайлов немедленно открыл его и бросил туда обмякшее Сашино тело. Вниз головой. Вслед полетела увесистая бочка. Но — мимо. Михайлов быстро спустился вниз "исправить промах".

Несмотря на то, что Саша буквально впечатался головой в бетонный пол, он был еще жив: шумно, со всхлипом дышал, тихо стонал.

Изверг бил его ногами до тех пор, пока мальчик не затих. Затем взял кирпич и изо всей силы два раза опустил его на голову уже мертвого ребенка. "Для верности" — как потом он цинично скажет…

Следственным органам пришлось потрудиться немало для того, чтобы «вычислить» убийцу. Хотя Михайлов не имел криминального опыта и к тому же был, мягко говоря, нетрезвым, он, тем не менее, не оставил на месте преступления практически никаких следов (даже кровь с половиц аккуратно вытер). Но не помогло. Его в конце концов арестовали, чему во многом способствовала логическая отработка всевозможных версий, которую провели заместитель районного прокурора Геннадий Кулак и следователь Игорь Полыко.

Когда проводили проверку показаний убийцы на месте преступления, Михайлов поставил условие: чтобы в округе не было ни одного человека, в том числе и родителей погибшего мальчика. Он опасался, что возмущенные диким беспределом жители деревни, несмотря на присутствие милиции, устроят самосуд. Условие это выполнили. Но животный страх все равно не отпускал преступника ни на минуту. Когда машина, в которой везли убийцу, стала приближаться к деревне, его затрясло, как в лихорадке. Потом он и вовсе потерял сознание. Так велик был страх перед возмездием.

Оно в конце концов наступило. Суд приговорил Михайлова — зверя в обличье человека — к расстрелу.

("Частный детектив", 1995, N 2)