«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» - Фейнман Ричард Филлипс. Страница 78

Дама сказала: «Нет, нет. Пусть она нальет вино».

– Но я не пью.

Она сказала: «Ну и что? Просто взгляните туда. Видите, у нее две бутылки. Мы знаем, что номер восемьдесят восемь не пьет». (Номер восемьдесят восемь был написан на спинке моего стула.) «Бутылки выглядят совершенно одинаково, но в одной из них нет алкоголя».

– Но откуда Вы знаете? – воскликнул я.

Она улыбнулась. «Посмотрите на короля, – сказала она. – Он тоже не пьет».

Она рассказала мне о некоторых проблемах, которые возникли именно в этом году. Одна из них состояла в том, куда посадить посла России? На такого рода приемах всегда возникает проблема, кто сидит ближе к королю. Лауреаты премии обычно сидят ближе к королю, чем дипломаты. Кроме того, порядок, в котором сидят дипломаты, определяется в соответствии со временем, которое они провели в Швеции. В то время посол Соединенных Штатов пробыл в Швеции дольше, чем посол России. Но в тот год Нобелевскую премию в области литературы получил господин Шолохов, русский, а русский посол хотел выступить в роли переводчика господина Шолохова, а потому должен был сидеть рядом с ним. Таким образом, проблема заключалась в том, как разрешить послу России сидеть ближе к королю, не обидев при этом посла Соединенных Штатов и остальных дипломатов.

Она сказала: «Видели бы Вы, какую подняли суматоху – письма туда и обратно, телефонные звонки и т.д. – пока я не получила разрешение посадить посла рядом с господином Шолоховым. В конечном итоге было решено, что в тот вечер посол не будет официально представлять посольство Советского Союза, а будет лишь переводчиком господина Шолохова».

После ужина мы перешли в другую комнату, где завязались различные беседы. За столом сидела датская принцесса Какая-то в окружении нескольких человек. Я увидел, что около их стола есть пустой стул и тоже присел.

Она повернулась ко мне и сказала: «О! Вы один из лауреатов Нобелевской премии. В какой области Вы работаете?»

– В физике, – ответил я.

– О, ну об этом никто ничего не знает, поэтому мы не сможем об этом поговорить.

– Напротив, – ответил я. – Мы не можем говорить о физике, потому что кто-то что-то о ней знает. Ибо мы можем обсуждать только то, о чем никто ничего не знает. Мы можем говорить о погоде; можем обсуждать социальные проблемы; мы можем беседовать о психологии; можем также обсудить международные финансовые дела, – золотые переводы мы обсуждать не можем, поскольку все их понимают, – таким образом, мы все можем говорить только на ту тему, о которой никто ничего не знает!

Я не знаю, как они это делают. Существует способ принять ледяное выражение лица, и она это сделала! Она отвернулась, чтобы побеседовать с кем-то другим.

Через некоторое время я понял, что меня полностью исключили из разговора, поэтому я встал и пошел прочь. Посол Японии, который тоже сидел за столом, вскочил и последовал за мной. «Профессор Фейнман, – сказал он, – есть кое-что, что мне хотелось бы рассказать Вам о дипломатии».

Он пустился в длинную историю о том, как молодой человек в Японии поступает в университет, изучает международные отношения, поскольку считает, что может сделать свой вклад для блага своей страны. Перейдя на второй курс, он начинает испытывать легкие приступы сомнения относительно того, что изучает. По окончании колледжа он занимает свой первый пост в посольстве и испытывает еще большие сомнения относительно своего понимания дипломатии, пока наконец не осознает, что никто ничего не знает о международных отношениях. И тогда он может стать послом! «Поэтому, профессор Фейнман, – сказал он, – когда в следующий раз Вы будете приводить примеры того, о чем все говорят, но никто не знает, пожалуйста, включите и международные отношения!»

Он оказался очень интересным человеком, и мы продолжили разговор. Я всегда поражался тому, как по-разному развиваются разные страны и разные люди. Я сказал послу, что есть один феномен, который всегда удивлял меня: то, каким образом Япония сумела так быстро достичь такой высокой степени развития, что стала играть в мире столь важную роль. «Какая черта или особенность японцев обеспечила такую возможность?» – спросил я.

Мне очень понравился ответ посла. Он сказал: «Я не знаю. Я могу только предположить, но не знаю, насколько это соответствует истине. Японцы верили, что единственный способ поднять страну – это дать своим детям лучшее образование, чем имели они сами; самым важным для них было уйти от своего положения крестьян и получить образование. Поэтому в семьях огромные усилия прикладывались к тому, чтобы поощрять детей хорошо учиться в школе, чтобы они могли чего-то достичь. Из-за этого стремления постоянно чему-то учиться, через систему образования очень легко распространялись новые идеи из внешнего мира. Быть может, это и есть одна из причин столь быстрого развития Японии».

В конечном счете, я должен признаться, что в Швеции мне понравилось. Вместо того, чтобы сразу же вернуться домой, я отправился в ЦЕРН, Европейский центр ядерных исследований в Швейцарии, чтобы прочитать там лекцию. Я предстал перед своими коллегами в костюме, который надевал на Королевский Ужин – прежде я никогда не читал лекций в костюме – и начал со следующих слов: «Я расскажу вам одну забавную вещь. В Швеции мы говорили о том, произошли ли какие-то перемены из-за того, что мы получили Нобелевскую премию, и одну перемену я, по-моему, уже вижу: мне нравится этот костюм».

Все орут: «Фуууу!», а Вайскопф вскакивает, срывает с себя пиджак и говорит: «Мы не собираемся надевать на лекции костюмы!»

Я снял пиджак, ослабил галстук и сказал: «За то время, что я пробыл в Швеции, мне начала нравиться эта ерунда, но теперь, когда я снова вернулся в мир, все встало на свои места. Спасибо за то, что привели меня в норму!» Они не хотели, чтобы я менялся. Так что все произошло невероятно быстро: в ЦЕРНе уничтожили все, что сделали в Швеции.

Хорошо, что я получил кое-какие деньги, – я смог купить домик на пляже, – но, в целом, было бы лучше, если бы я не получал эту премию, потому что после этого события тебя перестают воспринимать как обычного человека, когда бы ты ни появился в обществе.

Нобелевская премия была для меня своего рода занудством, хотя, по крайней мере, однажды я развлекся благодаря ей. Вскоре после того, как я получил премию, мы с Гвинет получили приглашение от Бразильского правительства быть почетными гостями на праздновании Карнавала в Рио. Мы с радостью приняли это предложение и прекрасно провели там время. Мы ходили с одних танцев на другие и наблюдали за огромным уличным парадом, на котором знаменитые школы самбы играли свою замечательную музыку. Фотографы из газет и журналов постоянно делали снимки: «Здесь профессор из Америки танцует с Мисс Бразилия».

Было забавно быть «знаменитостью», но совершенно очевидно, что мы были не «теми» знаменитостями. В тот год никто не был в восторге от почетных гостей. Позднее я узнал, каким образом мы получили приглашение. Почетной гостьей должна была быть Джина Лоллобриджида, но она отказалась перед самым началом Карнавала. У министра по туризму, который отвечал за Карнавал, были друзья в Центре физических исследований, которые знали, что я играл музыку самба, и поскольку я недавно получил Нобелевскую премию, обо мне вкратце написали в газетах. В момент паники министру и его друзьям пришла эта сумасшедшая идея: заменить Джину Лоллобриджиду профессором физики!

Нет нужды говорить, что во время того Карнавала министр так плохо выполнил свою работу, что потерял свое место в правительстве.

Окультуривание физиков

Нина Байерс, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, стала ответственной за проведение коллоквиумов по физике где-то в начале семидесятых. Обыкновенно коллоквиумы представляют собой собрания физиков из разных университетов, где они обсуждают чисто технические вопросы. Но, частично в результате атмосферы того периода, у нее появилась идея, что физикам необходимо приобщиться к культуре, и она решила устроить следующее: поскольку Лос-Анджелес расположен рядом с Мексикой, она решила устроить коллоквиум по математике и астрономии майя – старой цивилизации Мексики.