Славянская мифология: эницклопедический словарь - Коллектив авторов. Страница 39

В., выпавшие при расчесывании, нельзя было бросать: ведьмы могли из В. сделать «завой» с наговором (Черниговщина), вихрь мог подхватить, злой человек — наслать порчу и т. п., поэтому В. затыкали в щели, зарывали в землю, закапывали на перекрестке; клали под камень, сжигали (иногда, напротив, сжигать запрещалось). Полагали также, что, если В. оставлять на полу, выметать их и топтать, будет болеть голова, появятся ревматизм «волос» и др. болезни. Мытье В. также предусматривало подобные ограничения.

Стрижка В. регламентировалась в зависимости от возраста, пола и времени — дней недели и лунных фаз. Почти повсеместно ребенка не стригли до года или даже до семи лет, чтобы «не отрезать язык» ребенку, т. е. не задержать развитие речи (русские, белорусы), чтобы «не состричь ума» (словенцы). Для первой стрижки у восточных славян выбирали новолуние, «чтобы В. быстрее росли»; у болгар, лужичан — полнолуние, «чтобы на голове было полно В.». На Украине и в Белоруссии не стригли пастуха с Юрьева дня до Кузьмы и Демьяна (1/14.XI), иначе можно было ожидать болезней скота, плохого отела, нападения волков.

Состриженные В., как и выпавшие, не бросали, а зарывали в землю, клали под камень, прятали от птиц, относили к плодовому дереву, зарывали в муравейник (болгары), засовывали за плетень (украинцы).

Для стимулирования роста В. сербки клали выпавшие В. под каблук; хорваты первые состриженные В. ребенка клали под конек дома или за потолочную балку; словацкие девушки расчесывали В. в Страстной четверг под вербой и пели: «Верба, верба, дай мне В. длиной в три пояса!»; в Герцеговине на Рождество сербские девушки расчесывали В., сидя на бадняке и т. п.

В лечебных целях срезанные В. больных забивали в дверную притолоку осиновыми колышками, закладывали в дупло осины и т. п. При помощи В. можно было и наслать болезнь, для чего В. здорового человека закапывали на кладбище (словаки). Хорватские девушки верили, что смогут приворожить молодых людей, если незаметно подложат свои В. им в пищу, а словацкие парни носили за пазухой колечки В. своих избранниц, чтобы возбудить их любовь.

В обряде крестин В. ребенка закатывали в воск и бросали в купель: закружится комочек — «к житью», пойдет ко дну — «не к житью» (восточные славяне). В свадебном обряде совершались многочисленные ритуалы с В.: жениху крестообразно подпаливали В. на голове; поджигали несколько волосков с головы жениха и невесты, чтобы «злучить» (соединить) их (белорусы), и др. В погребальном обряде В. распускали, расплетали или не стригли в знак траура.

Непокрытые женские В., по народным представлениям, могут принести вред людям, хозяйству, урожаю; женщину без платка может утащить дворовой (Русский Север, Череповецкий уезд), съесть волк (поляки-гуралы), убить гром (русские); увидев ее, «солнце плачет» (украинцы Полтавщины); В. женщины, ходившей с непокрытой головой, после смерти превращаются в змей (болгары) и т. д. Распущенные В. считались характерным признаком женских персонажей нечистой силы — русалок, вил, самодив, ведьм.

Н.И. Толстой, В.В. Усачева

ВОЛХВЫ — в древнерусской традиции языческие жрецы, звездочеты, чародеи и предсказатели (ср. волхование, волшебство и т. п.). В древнерусских памятниках обличались как лжепророки: способностью предсказывать судьбу (смерть Вещего Олега и т. п.) наделяли волхвов бесы. «Повесть временных лет» (начало XII в.) описывает деяния В. в Ростовской земле и Белозерье во время голода 1071 г.: те обвинили в голоде «лучших жен» (знатных женщин), которые якобы прятали припасы, и магическим образом доставали из тел этих женщин «жито, либо рыбу, либо белку». Когда В., расправляясь с «лучшими женами», погубили много народу, воевода Ян Вышатич схватил их; во время допроса В. рассказали ему о творении человека из ветоши, которой Бог утирался в бане: дьявол сотворил человека, Бог же вложил в него душу, поэтому по смерти тело идет в землю, а душа — на небо (см. Антропогонические мифы). На вопрос воеводы, какому богу поклоняются В., те ответили — антихристу, что сидит в бездне (в этом рассказе усматривают влияние богомильской дуалистической ереси, согласно которой сатана, а не Бог является творцом материального мира). Ян грозил В. муками на этом и на том свете, те же отвечали, что воевода не может ничего им сделать, как о том поведали им их боги. Воевода обличил лживость их богов, велев пытать В., а затем повесить их на дубе — их трупы растерзал медведь.

«Повесть временных лет» описывает также «волхование» кудесника-шамана, которое видел некий новгородец, побывавший у чуди (финских племен севера Новгородчины). Кудесник стал созывать бесов в свою «храмину» и впал в транс (упал, оцепенев), но бесы побоялись явиться в «храмину», т. к. на новгородце был крест (ср. позднейшие народные обычаи снимать крест при гаданиях, произнесении заговоров и т. п.).

К летописной традиции восходит позднейшая книжная легенда — «Сказание о построении города Ярославля», где рассказывается о волхве — жреце идола Волоса в селении Медвежий угол (с оболонью для выгона скота — Волосовой логовиной). У идола горел неугасимый огонь — к нему был приставлен волхв, сам обреченный на сожжение, если огонь погаснет. При первом выгоне скота (у славян — весенний Юрьев день) Волосу приносили в жертву тельца и телицу. Жители Медвежьего угла клялись Волосом в верности князю Ярославу, но при появлении князя выпустили на него «лютого зверя» — медведя: Ярослав сразил зверя секирой (ср. медведя с секирой в гербе Ярославля) и построил на том месте церковь Ильи. Данные книжной легенды повлияли на историографические построения, связывающие языческих волхвов специально с культом Волоса, его зооморфными атрибутами (медведь, шерсть — волосатость) и т. п.

Поздние средневековые источники (Стоглав 1551 г. и др.) продолжают обвинять в бесовских действиях В. и кудесников, под каковыми подразумеваются уже чернокнижники, гадающие по «отреченным книгам» («Волховник» и т. п.), иногда — врачи-иностранцы. Таковым по Псковской летописи (1570) считался врач Елисей Бромелий — «лютый волхв», который был подослан немцами к Ивану Грозному и «на русских людей возложил царю свирепство, а к немцам на любовь преложи».

В книжных легендах (Мазуринский летописец, последняя четверть XVII в.) название р. Волхов связывается с именем старшего сына князя Словена, основателя Новгорода. Волхов был «бесоугодник и чародей»: приняв образ «лютого зверя» крокодила, он поселился на Волхове и пожирал или топил людей. Язычники нарекли его богом — Громом или Перуном: чародей поставил свой городок на Перыни (урочище на р. Волхов под Новгородом), где стоял идол Перуна. Когда Волхов был «удавлен» бесами, народ с плачем похоронил его под большим курганом; через три дня земля расступилась и поглотила тело крокодила вместе с курганом. В русском фольклоре волшебные свойства приписываются былинному Волху Всеславьевичу, прототипом которого считается полоцкий князь XI в. Всеслав, рожденный «от волхования».

Волхвами (волхитами, волшебниками и т. п.) в русской фольклорной традиции именовали знахарей, иногда — колдунов и колдуний.

В.Я. Петрухин

ВОРОН и ворона — в народных представлениях нечистые и зловещие птицы, как и другие представители семейства вороновых (галка, грач). В. - вещая птица. Он живет сто или триста лет и владеет тайнами: предсказывает смерть, нападение врагов, в былинах дает советы героям, в сказках указывает зарытый клад, в песнях приносит матери весть о гибели сына и т. п. Птицы этого семейства имеют черную окраску и противопоставляются кротким и святым птицам, особенно голубю, как зловещие (ср. рус. «каркать», «накаркать»), хищные и нечистые, что находит отражение в представлениях о птичьем облике душ людей, в народных легендах о всемирном потопе и т. д. С другой стороны, на противопоставлении белого (или пестрого) и черного (безобразного) оперения строится комизм ряда сказок о вороне.