Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения - Новиков Владимир Иванович. Страница 17

Здесь и начинается трагедия Еврипида. На сцене — Амфитрион, Мегара и трое маленьких безмолвных сыновей ее и Геракла. Они сидят перед дворцом у алтаря богов — пока они за него держатся, их не тронут, но силы их уже кончаются, а помощи ждать неоткуда. К ним приходят, опираясь на посохи, фиванские старцы, образуя хор, — но разве это помощь? Амфитрион в длинном монологе рас­сказывает зрителям, что здесь случилось, и кончает словами: «Только в беде познаем мы, кто друг и кто нет». Мегара в отчаянии, и все же Амфитрион ее ободряет: «Счастье и несчастье сменяются чередой: а вдруг Геракл возьмет и вернется?» Но этому не верится.

Появляется злой Лик. «Не цепляйтесь за жизнь! Геракл не вернет­ся с того света. Геракл вовсе и не герой, а трус; он и воевал-то всегда не лицом к лицу, мечом и копьем, а издали, стрелами из лука. И кто же поверит, будто он — сын Зевса, а не твой, старик! Мой теперь верх, а вам — смерть». Амфитрион принимает вызов: «Зевсов ли он сын — спроси у павших Гигантов! Лучник в бою бывает опасней, чем латник. Фивы забыли, сколь многим они обязаны Гераклу, — тем хуже для них! А насильник за насилье поплатится». И тут встает Мегара. «Довольно: смерть страшна, но против судьбы не пойдешь. Ге­раклу не ожить, а злодея не вразумить. Дайте мне одеть сыновей в погребальный наряд — и ведите нас на казнь!»

Хор поет песнь во славу подвигов Геракла: как он побил каменно­го льва и диких кентавров, многоглавую Гидру и трехтелого великана, поймал священную лань и укротил хищных коней, победил амазонок и морского царя, поднял на плечи небо и принес на землю золотые райские яблоки, спустился в край мертвецов, а оттуда выхода нет… Мегара с Амфитрионом выводят Геракловых сыновей: «Вот они, одному он завещал Фивы, другому Аргос, третьему Эхалию, одному львиную шкуру, другому палицу, третьему лук и стрелы, а теперь им конец. Зевс, если хочешь их спасти, — спаси! Геракл, если можешь нам предстать, — явись!»

И Геракл является. Он только что вышел из царства мертвых, глаза его не привыкли к солнцу, он видит детей, жену, отца в погре­бальных одеждах и не верит сам себе: в чем дело? Мегара и Амфит­рион, взволнованные, торопливо объясняют ему: сейчас Лик придет вести их на казнь. «Тогда — все во дворец! и когда он войдет, то будет иметь дело со мной. Я не побоялся адского пса — побоюсь ли жалкого Лика?» Хор славит молодую силу Геракла. Входит Лик, шага­ет во дворец, хор замирает; из-за сцены раздается стон гибнущего Лика, и хор поет победную, торжественную песню. Он не знает, что самое страшное — впереди.

Над сценой возникают две богини. Это Ирида, вестница Геры, и Лисса, дочь Ночи, божество безумия. Пока Геракл вершил двенадцать подвигов, он был под защитой Зевса, но подвиги кончены, и теперь Гера возьмет свое. Безумие нападет на Геракла, как охотник на добы­чу, как наездник на коня, как хмель на пьяного. Богини исчезают, на сцене только хор, он в ужасе, из-за сцены — крики, гремит музыка, дрожит земля, выбегает перепуганный вестник. Он рассказывает: сра­зив Лика, Геракл стал приносить очистительную жертву, но вдруг замер, глаза налились кровью, на губах выступила пена: «Это не он, не Еврисфей, а мне нужен Еврисфей, мой мучитель! Вот его дети!» И он бросается на собственных сыновей. Один прячется за колонну — Геракл поражает его стрелой. Другой бросается к нему на грудь — Геракл крушит его палицей. С третьим Мегара убегает в дальний покой — Геракл взламывает стену и разит обоих. Он оборачивается к Амфитриону и готов убить отца — но тут возникает могучая богиня Афина, покровительница Геракла, ударяет его огромным камнем, он валится и погружается в сон, и тогда лишь домочадцы связывают его и прикручивают к обломку колонны.

Внутренние покои дворца: Геракл спит у колонны, над ним — не­счастный Амфитрион, вокруг — тела Мегары и детей. Амфитрион и хор оплакивают его как мертвого. Геракл медленно пробуждается, он ничего не помнит и не понимает — может быть, он снова в аду? Но вот он узнает отца, вот слышит о случившемся, ему развязывают руки, он видит свое преступление, понимает свою вину и готов каз­нить себя, бросившись на меч. И тут появляется Тесей.

Тесей молод, но уже славен: он освободил целый край от разбой­ников, он убил на Крите человека-быка Минотавра и спас свои Афины от дани этому чудовищу, он спускался в царство мертвых, чтоб добыть для друга подземную владычицу Персефону, и лишь Ге­ракл вызволил его оттуда и вывел на белый свет. Он услышал, что злой Лик свирепствует в Фивах, и поспешил на помощь, но появился слишком поздно. «Я должен умереть, — говорит ему Геракл. — Я навлек на Фивы гнев Геры; я затмил всю славу моих подвигов ужасом этого преступления; лучше смерть, чем жизнь под проклятием; пусть торжествует Гера!» «Не надо, — отвечает ему Тесей. — Никто не безгрешен: даже Олимпийцы в небе грешны против своего отца-Ти­тана, Все подвластны злой судьбе, но не всякий в силах ей противос­тать; ты ли дрогнешь? Покинь Фивы, живи у меня в Афинах, но живи!» И Геракл уступает. «Только в беде познаем мы, кто друг и кто нет, — повторяет он. — Никогда Геракл не плакал, а теперь ро­няет слезу. Простите, мертвые! А вы, фиванцы, .плачьте и о мертвых, и обо мне, живом: всех Гера нас в один связала узел».

И, опираясь на друга, Геракл уходит со сцены.

М. Л. Гаспаров

Ифигения в Тавриде (Iphigeneia en taurois) - Трагедия (после 412 до н. э.? )

Тавридой древние греки называли современный Крым. Там жили тавры — скифское племя, которое чтило богиню-деву и приносило ей человеческие жертвы, которые в Греции давно уже вышли из обы­чая. Греки считали, что эта богиня-дева — не кто иная, как их Арте­мида-охотница. У них был миф, при завязке и при развязке которого стояла Артемида, и оба раза — с человеческим жертвоприношени­ем, — правда, мнимым, несовершившимся. Завязка этого мифа была на греческом берегу, в Авлиде, а развязка — на скифском берегу, в Тавриде. А между завязкой и развязкой протянулась одна из самых кровавых и жестоких историй греческой мифологии.

У великого аргосского царя Агамемнона, главного вождя гречес­кой рати в Троянской войне, была жена Клитемнестра и было от нее трое детей: старшая дочь Ифигения, средняя дочь Электра и млад­ший сын Орест. Когда греческая рать отплывала в поход на Трою, бо­гиня Артемида потребовала, чтобы Агамемнон принес ей в жертву свою дочь Ифигению. Агамемнон сделал это; как это произошло, Еврипид показал в трагедии «Ифигения в Авлиде». В последнее мгнове­ние Артемида сжалилась над жертвой, подменила девушку на алтаре ланью, а Ифигению умчала на облаке в далекую Тавриду. Там стоял храм Артемиды, а в храме хранилось деревянное изваяние богини, будто бы упавшее с небес. При этом храме Ифигения стала жрицей.

Из людей никто не видел и не знал, что Ифигения спаслась: все думали, что она погибла на алтаре. Мать ее Клитемнестра затаила за это смертную ненависть к мужу-детоубийце. И когда Агамемнон во­ротился победителем с Троянской войны, она, мстя за дочь, убила его своей рукой. После этого сын ее Орест с помощью сестры своей Электры, мстя за отца, убил родную мать. После этого богини кров­ной мести Эриннии, мстя за Клитемнестру, наслали на Ореста без­умие и гнали его в муках по всей Греции, пока его не спасли бог Аполлон и богиня Афина. В Афинах был суд между Эринниями и Орестом, и Орест был оправдан. Обо всем этом подробно рассказал Эсхил в своей трилогии «Орестея».

Не рассказал он только об одном. Во искупление вины Орест дол­жен был совершить подвиг: добыть в далекой Тавриде кумир Артемиды и привезти его в афинскую землю. Помощником ему был его неразлучный друг Пилад, женившийся на сестре его Электре. Как со­вершили Орест и Пилад свое дело и как при этом Орест нашел свою сестру Ифигению, которую считал давно погибшей, — об этом Еврипид написал трагедию «Ифигения в Тавриде».

Действие — в Тавриде перед храмом Артемиды. Ифигения выхо­дит к зрителям и рассказывает им, кто она такая, как спаслась в Авлиде и как служит теперь Артемиде в этом скифском царстве. Служба тяжела: всех чужеземцев, каких занесет сюда море, здесь приносят в жертву Артемиде, и она, Ифигения, должна готовить их к смерти. Что с ее отцом, матерью, братом, она не знает. А сейчас ей приснился вещий сон: рухнул аргосский дворец, среди развалин стоит одна лишь колонна, и она обряжает эту колонну так, как обряжают здесь чужеземцев перед жертвой. Конечно, эта колонна — Орест; а предсмертный обряд только и может значить, что он умер. Она хочет его оплакать и уходит позвать для этого своих прислужниц.