Слуга Империи - Вурц Дженни. Страница 45

Воины не могли долее противиться. У Кейока поплыло перед глазами, но через несколько минут он пришел в себя и обнаружил, что солдаты уже перевязывают его рану.

По приказу военачальника солдаты подняли его на ноги. Он наотрез отказался опереться на палку и сделал пару коротких шагов. В ране сердито стучала кровь. Но никому из воинов Акомы не пришло бы в голову оспаривать его власть. Он все еще командовал обороной. Призвав к себе способного молодого солдата по имени Сезаль, Кейок назначил его сотником. Тот преисполнился гордости, но продержался в новом звании не более часа. Его дерзкая вылазка заставила противника отойти, но ответный удар был страшен. Акома держалась из последних сил, в то время как резервы Минванаби казались неистощимыми. Кейок не стал подыскивать ему замену - при том, как мало воинов осталось в ущелье, второй командир был уже не нужен.

Приволакивая ногу, полководец приблизился к слугам и приказал увеличить паек при раздаче еды. Провизии оставалось с избытком; даже обходясь без горячего, солдаты могли поесть вдоволь. Кейок через силу жевал лепешку и ломтик вяленого мяса. Пульсирующая боль и нестерпимое жжение в правой ноге не отпускали ни на минуту. Удостоверившись, что в его сторону никто не смотрит, он выплюнул последний кусок. Когда ему подали мех с водой, он сделал несколько глотков, но так и не смог избавиться от ощущения, будто лепешка застряла у него в горле.

Кейок оценил потери Минванаби: за минувший день у вала полегло не менее трех с половиной сотен воинов из вражеского стана. С наступлением ночи их потери должны были уменьшиться: обороняющихся одолевала усталость. После захода солнца Минванаби потеряли человек пятьдесят. На каждого погибшего солдата Акомы приходилось пятеро Минванаби. Неотвратимо близился тот миг, когда враги прорвутся через вал, хлынут в ущелье и перебьют тех немногих, кто еще оставался в живых. Кейоку не в чем было упрекнуть своих воинов: их стойкость превзошла все ожидания. Он надеялся, что хотя бы некоторые из них еще увидят рассвет.

Прислонившись к отвесной скале, холодной и влажной, Кейок снял шлем и ощутил смертельную усталость. При слабом мерцании тлеющих угольев он рассмотрел свою рану: истерзанная плоть стала темно-багровой и пульсировала, как живая, захлестывая все тело чудовищной болью. Это все пустое, сказал себе старый полководец, ибо раны служат мерою зрелости воина. Жизнь - это боль, а боль - это жизнь. Далее его мысли спутались в неравной борьбе с мучениями, бессилием и старостью.

Кейок очнулся, когда кто-то из солдат потряс его за плечо. С трудом разомкнув слипшиеся веки, он не сразу вспомнил, что произошло, и по многолетней привычке сразу поднялся на ноги. Однако его обожгла такая страшная боль, что он задохнулся и едва не рухнул наземь. Солдат и виду не подал, что его сердце сжалось от сострадания.

- Военачальник, мы слышим, что сюда через горы движется вооруженный отряд!

Кейок сощурился и поднял глаза к узкой полоске неба. Ночь была беззвездной, тьма еще не рассеялась.

- Сколько до рассвета? - выговорил он.

- Добрых два часа, военачальник, - хмуро ответил солдат.

- Загасить огонь, - последовал приказ.

Можно было не сомневаться, что враги давно успели обложить их со всех сторон. Глубокие морщины избороздили лоб Кейока.

- Если это ударные силы Ирриланди, с чего бы им наступать впотьмах? - От боли и жара он не осознавал, что размышляет вслух.

Тут ущелье содрогнулось от удара невероятной силы, и в стене образовалась брешь. На защитников Акомы обрушилось мощное бревно вместе со шквалом камней и зловонными тушами скота. Под покровом ночной темноты Минванаби пробили вал тараном.

Кейок дал команду слугам укрыться за тюками шелка. Кто-то из солдат корчился в предсмертных судорогах, иные кричали от нестерпимых мучений. Теперь бой шел прямо в ущелье. Даже те, кто уже не мог подняться, до последнего не выпускали из рук оружия.

Полководца не оставило обычное хладнокровие. Он отметил, что солдаты Минванаби по двое пробираются сквозь узкую брешь и теснят уцелевших воинов Акомы. Кейок вытащил меч и решил не наклоняться за шлемом, чтобы не упасть. Суждено ли ему было покрыть себя посмертной славой, как и подобало офицеру Акомы, или же его ждала кончина безвестного воина - на то была только воля богов. "Да и стоит ли об этом заботиться, - подумал он, - когда Маре грозит смертельная опасность?"

- Поджечь шелк! - крикнул он слуге, ожидавшему приказа, и послушные руки поднесли к тюкам горящие факелы.

Глаза Кейока застилала пелена. Совсем рядом, спиной к нему, оказался воин Минванаби, отпрянувший от удара. Каким-то чудом Кейок сумел обрушить ему на голову свой меч. Нога его уже не слушалась, но, волею Красного бога, руки уверенно держали оружие. Похоже, он еще мог увести за собой в царство Туракаму кое-кого из черно-оранжевых.

Тяжело припадая на искалеченную ногу, Кейок заковылял на помощь своему воину, которого одолевали двое, но не успел. Вражеский клинок достиг цели. Падая, воин Акомы поймал взгляд своего командира.

- Военачальник... - отчетливо произнес он, прежде чем один из нападавших успел поставить ногу ему на лицо.

- Вот он, их военачальник! - раздался крик, и враги со всех сторон ринулись к Кейоку.

Ослепнув от боли, он упал на колени, но все еще пытался отражать удары. Наугад выбросив вперед руку с мечом, Кейок пронзил еще одного неприятеля. Силы оставляли его с каждым мгновением. Клинок Минванаби, нацеленный ему в сердце, скользнул вниз по нагрудным доспехам, вонзился в живот и тут же был выдернут для повторного удара. Хриплый стон, исторгнутый из собственных уст, показался старому полководцу чужим и далеким. Он проявил слабость перед лицом врага, но, собрав в кулак всю свою волю, приготовился встретить смерть с высоко поднятой головой и открытыми глазами. Последнее, что услышал Кейок, был донесшийся неведомо откуда боевой клич "Акома!"

Время замедлило свой бег. Кто-то выбил меч из рук солдата Минванаби, и у Кейока мелькнула догадка: это награда богов за беспорочную службу - последний удар не застанет его в живых.

- Туракаму, - шепнул он одними губами.

Земля перевернулась. Меч выпал из его рук, но Кейок этого уже не почувствовал.

Глава 10

ЗАГОВОР

Кейок услышал шум, но не разобрал слов. Каждый звук отдавался в голове барабанной дробью. Боль вернулась. Теперь, мелькнуло у него в сознании, у входа в чертоги Туракаму должна прозвучать загробная песнь погибших от его руки солдат Минванаби. Однако вместо пения до слуха старого полководца донеслись обрывки разговора:

- ...Так и не приходил в сознание... - Голос был точь-в-точь как у Люджана. - ...Страшный жар... бредит... тяжелые ранения...

Эту речь прервал другой голос, напомнивший о Накойе:

- Силы небесные! Мару к нему допускать нельзя, у нее сердце разорвется от жалости.

Кейоку почудилась какая-то суматоха, а потом исполненный горестного сочувствия возглас хозяйки:

- Кейок!

Хор воинов почему-то молчал. Тут к Кейоку пришла горечь осознания: только победитель достоин торжественных песнопений. Видно, Акома стерта с лица земли, если все они - и Мара, и Люджан, и Накойя - оказались вместе с ним в чертогах Туракаму.

- Госпожа, - в полубеспамятстве прошептал Кейок. - Властительница.

- Послушайте! Он что-то говорит! - воскликнул чей-то голос.

- Кейок! - снова окликнул голос Мары, и на лоб старика легли прохладные, легкие, слегка дрожащие пальцы.

Сквозь полусомкнутые веки ворвалась нестерпимо яркая вспышка света. Это вернулось сознание, а вместе с ним - все та же испепеляющая боль.

- Кейок, - повторила Мара, - мы все живы, Айяки цел и невредим. Люджан рассказал нам про битву в ущелье. Минванаби бросили против вас войско в пять сотен, но твой маленький отряд до последнего защищал груз шелка.

Глаза старого полководца застилала предсмертная дымка, но он понял: хозяйка склонилась над ним в неподдельном горе. Он лежал не в чертогах Туракаму, а в саду поместья Акомы, у входа в дом. В природе царило спокойствие. Какие-то тени передвигались, словно в тумане. Его покрытое испариной лицо то и дело утирали влажным полотенцем. Кейок судорожно вздохнул и из последних сил произнес: