Слуга Империи - Вурц Дженни. Страница 78

- Почему они это проделывают?

- Что проделывают? - спросил раб испуганным шепотом, словно ожидая неминуемой кары за то, что посмел открыть рот.

- Трогают вон ту картину, где здоровяк изображен.

- Это один из властителей древности. Он был Слугой Империи. А трогают его на счастье.

Раб замолчал, как будто этим заявлением все объяснялось. Кевин собрался было задать следующий вопрос, но предостерегающий взгляд Люджана заставил его отказаться от этого намерения и вернуться к наблюдениям.

Насколько он мог судить, никто и не подумал заводить какую-нибудь серьезную политическую дискуссию. Как только подошли к концу семейные объявления, по всем ярусам заспешили слуги с угощениями на подносах. Время от времени то один, то другой правитель поднимался со своего кресла и заговаривал с Чековарой или другими членами клана. Многие столпились вокруг Мары, и все держались вполне доброжелательно, а то и дружелюбно. Кевин ожидал, что последует второй призыв к порядку или какое-то деловое сообщение, но ничего подобного он не дождался. Когда послеполуденные лучи, проникающие в палату через прозрачный купол, начали тускнеть, возвещая приближение сумерек, властитель Чековары поднял церемониальный жезл и ударил им по помосту.

- Собрание клана Хадама закончено! - провозгласил он, и один за другим, согласно рангу каждого, наименее знатные правители потянулись к выходу, предварительно отвесив полководцу прощальный поклон.

- На мой взгляд, это просто бессмысленная толкучка и ничего больше, - так отозвался Кевин на состоявшееся действо.

Один из солдат Мары метнул в его сторону быстрый взгляд, красноречиво призывающий к молчанию. Кевин ответил своей обычной дерзкой усмешкой и невольно вздрогнул: солдатом оказался Аракаси, чья безупречная выправка делала его неотличимым от прочих воинов, так что вплоть до этого момента Кевин не подозревал об его присутствии. Более чем когда-либо снедаемый любопытством - для чего здесь понадобился мастер тайного знания, - Кевин переминался с ноги на ногу, пока Мара не подала ему знак снова набросить на нее мантию.

Кевин следовал за носилками Мары; ее кортеж продвигался по улицам. Фонарщики только что закончили свой вечерний обход, и имперский квартал Кентосани светился мягким золотистым сиянием на фоне темнеющего неба. Когда почетный эскорт построился для перехода к городскому дому Мары, Аракаси поравнялся с Кевином и зашагал рядом с ним. Достаточно сообразительный, чтобы не произносить вслух имени мастера, мидкемиец просто спросил:

- Там было достигнуто что-нибудь важное?

- Много, - отозвался Аракаси.

Не удовлетворенный столь кратким ответом, Кевин пожелал уточнений:

- Например?

Они спускались по широкому входному пандусу, ярко освещенному рядами факелов с обеих сторон. Внизу их встречал еще один более многочисленный отряд воинов: требовалось усилить охрану госпожи для перехода по городским улицам. Обогнув несколько углов и миновав ворота имперского квартала, процессия двинулась вдоль по бульвару, и только тогда Аракаси тихо поведал:

- Люди из клана госпожи Мары ясно дали понять, что она может рассчитывать на ощутимую поддержку... при условии, что ее союзникам не придется рисковать благополучием своих домов. Если враги Акомы станут чинить неприятности нашей госпоже и понадобится помощь родичей, то ей придется воззвать к чести клана, а к чему приведет такой призыв - только богам ведомо.

Мидкемиец оторопело воззрился на Мастера.

- Честь клана... - повторил Аракаси, заметив недоумение раба. - Эх ты, варвар. - В этом замечании не было ни насмешки, ни упрека. - Чтобы вовлечь в войну того или иного правителя из ее клана, госпожа Мара должна убедить каждого властителя - от самого высокопоставленного до самого захудалого, - что вызов, брошенный ее дому, оскорбителен не только для Акомы, но и для всего клана.

Кевин вдохнул насыщенный благовониями воздух; они проходили через храмовую площадь, и пришлось ненадолго прервать беседу: весь кортеж Мары был вынужден податься в сторону, чтобы пропустить караван с данью. На толстых прочных шестах рабы несли огромные дорожные сундуки, перехваченные кожаными ремнями. В таких сундуках обычно переносили металл, добытый грабежом в варварском мире. После доставки этих сокровищ в казну главный министр двора распределял небольшую долю добычи между храмами. Когда конвой, состоящий из имперских воинов в белой с золотом форме, удалился на достаточное расстояние, Кевин вернулся к интересующему его вопросу:

- Ну и что?

Аракаси похлопал по своему мечу.

- Воззвания к клану - дело нелегкое, когда он политически так раздроблен, как клан Хадама. Каждая нападающая семья пытается создать у всех впечатление, что ее действия направлены против конкретного врага, но не против всего клана. Для умиротворения родичей в ход часто идут дорогие подарки. - После паузы Аракаси добавил: - Властитель Десио оказался весьма щедр.

Кевин понимающе усмехнулся:

- То есть они рассуждают так: "Пока не будешь убеждена в своей победе, нас не приглашай, а не то, чего доброго, Минванаби перестанут посылать нам подарочки. Но если ты знаешь наверняка, что разобьешь их в пух и прах, - вот тогда мы будем счастливы примкнуть к тебе, так чтобы не опоздать к дележу добычи".

На памяти Кевина это был первый случай, когда мастер тайного знания открыто улыбнулся, а потом даже позволил себе тихо рассмеяться.

- Мне и в голову не пришло бы выразить эту мысль такими словами, - признался Аракаси. - Но по сути они говорили ей именно это.

- Проклятье! - Кевин в изумлении покачал головой. - А я-то ничего не заметил, хотя все время глазел по сторонам.

- Теперь ты понимаешь, почему я держу его поблизости, - послышался голос Мары. - У него взгляд... свежий.

Аракаси снова принял обличье примерного солдата, но смех еще светился у него в глазах:

- Это так, госпожа.

- Не знаю, смогу ли я когда-нибудь понять вас, - сказал Кевин. Он отклонился, чтобы не наткнуться на птицу джайгу, которая искала спасения от ножа поваренка. Теперь они вошли в жилой квартал, где фонари попадались гораздо реже. - Я стоял и усердно наблюдал за всем, что творится вокруг, и единственный спор, в котором участники хоть сколько-нибудь разгорячились, касался земельной реформы!

- В Совете, - терпеливо сообщил Аракаси, - то, что сказано, отнюдь не считается главным. Куда важнее другое: кто не подходил к креслу какого-нибудь правителя, кто от кого держался поодаль, кто с кем часто появлялся у всех на виду... Уже одно то, что властитель Чековары не покинул своего возвышения, дабы лично поздравить Мару с заключением пограничного договора, - чрезвычайно красноречивая примета. Отсюда следует, что клан не последует ее примеру. А вся эта суета вокруг кресла властителя Мамоготы доказывает, что внутри клана существуют две группировки, которые поддерживают этого правителя в его неладах с нашей госпожой. Никто и не подумает всерьез уделить внимание всякому вздору вроде наделения крестьян землей. Партия Прогресса не имеет никакого влияния вне клана Хунзан, а властитель Туламекла из этого клана - близкий друг Мамоготы. Об этом и шла речь, пока не началось собрание.

- Так что ж, ты предполагаешь, что перехват депеши - дело рук властителя Мамо-как-там-его? - догадался Кевин.

- Мы надеемся, что это так, - ответил Арака-си. - Мамогота, по крайней мере, не состоит в Военном Альянсе. Он, может быть, и принимал "подарки" от Десио, но в приспешниках у Минванаби не состоит.

Кевин снова покачал головой.

- У вас, у здешних, мозги перекручены, как нитки на вязальных спицах... да нет, это все пустяки, - отмахнулся он, когда Аракаси спросил, что такое вязальные спицы. - Просто прими к сведению, что я успею состариться и выжить из ума задолго до того, как научусь понимать вашу культуру.

До самого возвращения в городской дом ни раб, ни мастер не произнесли больше ни слова. В очаровательном внутреннем саду Кевин помог госпоже выбраться из носилок. Его не отпускали сомнения; он продолжал размышлять, удастся ли ему когда-нибудь понять людей, среди которых он живет и чью судьбу разделяет. Когда Мара, улыбнувшись, задержала его руку в своей, он взглянул в ее темные глаза и почувствовал, что готов забыть обо всем. Цуранская жизнь порой ставила его в тупик, но эта женщина приобщала его к тайне и чуду.