Фантастический бестиарий - Булычев Кир. Страница 29

— Отпирай да подавай вина!

Хозяин сказал, что поздно, закрыто уже, не дал вина. Тогда леший рассерчал, избу за угол поднял и начал трясти. Хозяин перепугался и в окно передал лешему четверть водки. Тот одним духом водку вылакал, кабак поставил на место и погнал крыс дальше.

Лешие обычно бывают мужского пола, но есть среди них и лешачихи, редко встречаются, но есть. У них волосы длинные, до земли. Больше я о них ничего не слышал.

В общем, леший для человека — существо не страшное. Вредное, непостоянное, но не страшное — это свой деревенский божок, лучше с ним не ссориться, он все равно верх возьмет, но и трепетать не стоит. Кто только в наших лесах не встречается!

***Цыганский лесовик***

Мне показалось любопытным отыскать народ или, скорее, тип народа, для которого лесной хозяин, леший, был бы существом великим, грозным, смертельно опасным и в то же время могущим помиловать и одарить. Казалось бы, искать надо среди исконно лесных народов: угров, северных славян, литовцев. Но это было бы слишком просто, без учета закона привыкаемости. Для лесного народа леший — привычная часть жизни. Он редко вмешивается в повседневные дела, может быть опасен, как медведь или метель, как опасность повседневности. Потому в описании его обычно есть примесь смешного. А вот если бы отыскать народ, который исторически с лесом не связан, хозяйство которого никогда не было лесным, но который на каком — то историческом этапе был вынужден стать частично лесным народом. И такой народ есть — цыгане.

В Средние века в Индии социально низкая каста бродячих танцоров, фокусников, гадальщиков оказалась в тяжком положении: их постепенно, с распространением мусульманства, начали изгонять. Суровым властителям и воинам ислама, муллам и муфтиям, легкомысленные и безнравственные, с их точки зрения, занятия этого народа претили. И вот целый народ, хоть и небольшой, вынужден был покинуть свою родину и начать путешествие длиной во много тысяч километров и сотни лет. Цыгане — сначала ручеек — один род, другой, потом целый поток, сотни и сотни кибиток — двинулись в Афганистан, оттуда в Иран, всюду гонимые, отчаянно не желающие, да и неспособные изменить свой образ жизни. Сотни лет потребовалось, чтобы цыгане, способные впитывать язык, обычаи, песни, фольклор других народов, среди которых они жили и кочевали, добрались до лесных российских мест. Это та волна цыган, что, очевидно, попала в северные губернии России в XVI–XVII веках из Польши и Германии. И остались эти цыгане кочевать по российским просторам.

Для цыган лес никогда не мог стать родным местом, хотя они проводили в нем немало времени. Еще триста лет назад лес густо покрывал собой большую часть России, и от деревни к деревне, от города к городу цыганские таборы шли через эти леса. Можно сказать, что жизнь цыган была связана с лесом, но леса они не знали, не любили его, не умели им пользоваться и обращать в свою выгоду.

И вот чуть ли не в каждой цыганской сказке встречается леший, лесовик, лесной хозяин. Леший — это старенький мужичок, с седенькой бородкой, одетый в серый зипун. Он любит прийти к костру, посидеть возле него, погреться, иногда пошуметь в лесу. Главной особенностью лесовика является его умение мгновенно изменять свой размер. Только — только перед вами был старичок — и тут же он стал выше самого высокого дерева. Разумеется, нет для лесовика большего наслаждения, как одурачить путника, завести его в чащу и погубить. Таких историй цыгане рассказывают немало. И видно, что это не сказки, а былички — воспоминания о событии, которое трансформировалось с ходом лет и сменой рассказчиков. Можно считать, что все погибшие, без вести пропавшие в лесу цыгане стали «жертвами» лесовика.

Лесовику лучше не перечить и не считать этого приблудного старичка безобидным. Цыгане рассказывают, как такой старичок вышел к костру, у которого отдыхали три брата — силача, и предложил младшему с ним побороться. Тот даже и слушать сначала не хотел, а когда старичок уж слишком стал приставать, бросил его с досады о землю так, что, казалось, из того дух вон. А старичок поднимается с земли и к среднему брату: «Давай поборемся». Средний брат, не сказан ни слова, так кинул старичка, что деревья зашатались. А старичок вновь поднялся и идет к старшему. Тут бы братьям спохватиться, одуматься, бежать, а старший поотнекивался, видит, что старичок желает снова сразиться, не выдержал и воскликнул с понятным раздражением, обернувшись к братьям:

— Что делать? Все равно не отстанет. Уж лучше я его убью, а то надоел он мне.

Вот какой невоспитанный попался цыган! Можно сказать современным языком, что лесовику удалось спровоцировать цыган на нападение с угрозой для жизни. Завершение сказки очевидно:

«Вышел старший брат со стариком бороться. Схватились они, и вдруг стал старик расти прямо на глазах. Выше деревьев вырос. Схватил старшего брата да как об землю хватит! Из того и дух вон. А потом и среднего, и младшего. Свистнул старик, да так, что деревья погнулись, захохотал и пошел своей дорогой».

Из такого описания видишь, что сравнение с мирным, неряшливым, хохочущим русским лешим явно в пользу последнего — такой садистской кровожадности русские лешие не выказывают.

В цыганском лесовике есть что — то от суровой цыганской судьбы. В очень горькой цыганской сказке «Как цыганка своих детей прокляла» говорится о том, как в сердцах мать обругала своих детей, прокляла, вот их и забрал черт. «Исчезли дети. Мать пошла в лес искать их, встретила лесовика, «такого высокого, что голова его вровень с верхушками деревьев, в руках кнут». И сказала мать, что готова отдать жизнь, только бы отыскать детей. Лесовик ответил, что мать опоздала — ее дочь уже стала лесной русалкой, а сын сделался чертом. Так поглотил лес попавших в его лапы детей.

И лесовик предложил матери либо вернуться в табор, либо пойти прямо и лишиться жизни. Мать ответила, что без детей ей жизнь не мила, и пошла цыганка прямо. Тогда махнул лесовой батька рукой, сдвинулся лес, и сгинула цыганка навсегда».

Удивительно несказочные финалы у этих сказок, хотя бывают и вполне традиционные, особенно если дело идет о кладе. Как любые люди, в жизни которых большую роль играет случай, фортуна, цыгане всегда верили в заколдованные клады и рассказывали о них массу историй. Порой лесовик мог подсказать, где лежит клад, но чаще тот, конечно, только завлекал и губил цыгана.

Стоит еще, завершая рассказ о цыганском лесовике, упомянуть о том, что в старину, когда мужчины уходили воровать коней, цыганки, которые, естественно, беспокоились за судьбу своих авантюрных мужей и братьев, брали их рубашки и шли в лес «разговаривать» с лесовиком. Там надо было вбить колья, повесить на них рубашки и спрашивать:

— Нечистая сила, скажи, приедут ли мужья? Все ли будет в порядке или беда с ними приключится?

Затем следовало сесть, на землю и терпеливо ждать, какие звуки донесутся из чащи, и нужным образом Их интерпретировать. Если все будет удачно — лесовик изобразит щелканье кнута, песню или свист. Но если услышишь собачий лай, значит, придут с пустыми руками, правда, живые и здоровые. Если ключи забренчат — жди казенного дома. Но хуже всего, если раздадутся выстрелы, — тогда погоня и смерть цыгану.

***Алид***

У многих лесных по происхождению народов есть свои лешие — лесовики, лесные люди. У некоторых сибирских народов это — хозяева диких зверей, и, если охотнику удастся наладить с таким лешим отношения, он обеспечен добычей, которую леший к нему пригонит. Но не дай бог обидеть лешего, тогда он все живое отправит своей волей в другие леса — останешься без добычи.

Пожалуй, наиболее экзотичен из таких таежных леших — лесной хозяин у удмуртов. Называют его алидом. Считается, что у алида одна нога, и та навыворот, то есть ступает он пяткой вперед. Есть у алида один большой глаз и, простите за натуралистическую подробность, которую из песни не выкинуть, одна обросшая шерстью обвислая грудь, которую он засовывает вздремнувшему в лесу путнику в рот и душит его, Сразу представляешь себе черный лес, догорающий костер и ночные кошмары заснувшего у этого костра охотника…