Фантастический бестиарий - Булычев Кир. Страница 56

Примером такого произведения, очарование которого достигается благодаря выверенному сплаву описания экспедиционной обыденности, достоверности каждого движения и слова, нарочитого отказа от того, чтобы подготовить читателя к готовой развернуться драме, стал рассказ «Олгой — Хорхой». Лишь старый монгольский проводник Дархин, подобно пророчице греческой трагедии, все время предостерегает героя, пытается, как в волшебной сказке, повернуть назад, обмануть судьбу, не договаривая до конца, что же грозит маленькой геологической экспедиции.

Ефремов вводит в ткань своего рассказа странное существо из монгольского фольклора — песчаного черня, который таинственным образом может убить путника, не прикасаясь к нему. Автор позволяет читателю одновременно глядеть на этого короткого толстого черня глазами нашего трезвого соотечественника и взором монгола Дархина, видящего в нем роковое чудовище, выходящее за пределы логики и разума, — воплощение смерти.

Кульминация рассказа «Олгой — Хорхой» — встреча героя с мифическим монгольским чудовищем.

«Шофер… вдруг резко затормозил и крикнул мне:

— Смотрите скорее! Что это такое?..

Окошко кабины на минуту заслонил спрыгнувший сверху радист. С ружьем в правой руке он бросился к склону большого бархана. В просвете между двумя буграми был виден низкий и плоский бархан. По его поверхности двигалось что — то живое. Хотя это двигавшееся существо и было очень близко к нам, но мне и шоферу не удалось сразу разглядеть его. Оно двигалось какими — то судорожными толчками, то сгибаясь почти пополам, то судорожно выпрямляясь. Иногда толчки прекращались, и животное попросту катилось по песчаному склону.

— Что за чудо? Колбаса какая — то, — прошептал у меня над ухом шофер, словно боясь спугнуть неведомое существо.

Действительно, у животного не было заметно ни ног, ни даже рта или глаз; правда, последние могли быть незаметны на расстоянии. Больше всего животное походило на обрубок толстой колбасы около метра длиной. Оба конца были тупые, и разобрать, где голова, где хвост, было невозможно. Большой и толстый червяк, неизвестный житель пустыни, извивался на фиолетовом песке. Было что — то отвратительное и в то же время беспомощное в его неловких замедленных движениях. Не будучи знатоком зоологии, я все же сразу сообразил, что перед нами совсем неизвестное животное. В своих путешествиях я часто сталкивался с самыми различными представителями животного мира Монголии, но никогда не слыхал ни о чем похожем на этого громадного червяка.

— Ну и пакостная штука! — воскликнул Гриша. — Бегу ловить, только перчатки надену, а то противно!..»

Пока радист и шофер гонялись за олгой — хорхоем, проснулся старик Дархин и увидел, что происходит. Он схватил побежавшего было вслед за молодыми спутниками автора и так цепко держал его, что тот не успел оказаться рядом с Гришей и Ми шей, когда те настигли червяков (к этому времени появился второй олгой — хорхой).

«… Внезапно червяки свились каждый в кольцо. В тот же момент окраска их из желто — серой, сразу потемнев, стала фиолетово — синей, а на концах ярко — голубой. Без крика, совершенно неожиданно радист рухнул ничком в песок и остался недвижим. Я услышал восклицание шофера, который в то время подбежал к радисту, лежавшему в каких — нибудь четырех метрах от червяков. Секунда — и Гриша так же странно изогнулся и упал на бок».

Когда автор смог вырваться из рук спасавшего его от верной смерти монгола, червяки куда — то исчезли. Молодые спутники были мертвы. «Радист лежал с запрокинутой головой, лицо спокойно. У Гриши, наоборот, лицо было искажено гримасой внезапной и ужасной боли, У обоих лица были синие, будто от удушья».

В конце рассказа автор ищет и предлагает читателю версию того, что случилось: «Все объяснение этого происшествия, какое я мог получить у проводника, да и у всех прочих знатоков Монголии, заключалось в том, что, по очень древним поверьям монголов, в самых безлюдных и безжизненных пустынях обитает животное, называемое «олгой — хорхой»… Олгой — хорхой не попадал в руки ни одному из исследователей отчасти потому, что он живет в безводных песках, отчасти из — за того страха, который питают к нему монголы. Этот страх, как я сам убедился, вполне обоснован: животное убивает на расстоянии и мгновенно. Что это за таинственная сила, которой обладает олгой — хорхой, я не берусь судить. Может быть, это огромной мощности электрический разряд или яд, разбрызгиваемый животным, — я не знаю…»

Возможно, схожее чудовище присутствует в монгольском фольклоре. Я бы отнес олгой — хорхоя к числу тварей, изобретенных писателями. Ефремов внес в мифический мир пустыни трезвость фантаста. Каким бы ни был олгой — хорхой в сказке, никогда версия о возможной электрической природе его защитной системы там возникнуть не могла, так же как подозрительна способность разбрызгивать яд. Это уже версии наших дней, это образ мысли ученого… Если, допустим, о лох — несском чудовище говорится в шотландской сказке, и там оно выступает как дракон или Озерный змей, в отчетах современных исследователей куда естественней встретить слово «плезиозавр».

***Зверушка Боулдена***

Животных, открытых писателями — фантастами на дальних планетах, а то и в недрах Земли, столько, что для описания их потребовалось бы десять таких бестиариев. Следует признать, что многообразие выдуманных существ объясняется множеством различий национальных характеров писателей.

К примеру, в русской и советской фантастической литературе выдуманных животных относительно немного, и вот почему. Так уж повелось, о чем бы ни писал русский писатель, в частности фантаст, он всегда пишет об окружающей его тяжелой действительности. И каким бы изысканным, многоногим, многоруким и многоглазым ни изображался житель планеты Эпсилон, на самом деле это все тот же участковый или сосед по квартире. Внешний вид инопланетянина нас мало беспокоит — вы нам поставьте проблему и намекните на что — нибудь актуальное!

Другое дело американцы! Они уже много лет живут в довольстве и достатке. И на кого ни намекай, ничего от этого не изменится. Зато фантастика там в массе своей развлекательная. Американец берет фантастический роман не для того, чтобы узнать, как плохо живет народ в Калуге и на дальних планетах, а для того, чтобы потешить свой ум, уставший за трудовой день. Неудивительно, что американские фантасты тратят множество усилий на то, чтобы выдумать что — нибудь совсем уж необычное и этим удивить клиента. То Айзек Азимов напишет о трехполой цивилизации, то Саймак поведает о цивилизации волчьей, то Гаррисон расскажет о свирепых комарах, а прочие пять тысяч сочинителей фантазий поведают о повадках драконов.

В заключение приведем примеры из изобретательной американской литературы.

Вот, например, зверушка Боулдена из одноименного рассказа ф. Уоллеса.

Герой рассказа Ли Боулден живет на отдаленной планете и торгует с аборигенами. В одной из поездок он заболевает местной неизлечимой болезнью. Он еще об этом не догадался, но дружески расположенный к нему абориген дарит ему корзинку с маленьким пушистым зверем. «Ростом животное было с небольшую собаку, но походило на изящного миниатюрного медведя с глянцевитым оранжевым мехом».

Боулден заболевает все сильнее, но животное не отходит от него ни на шаг, даже спит рядом. И Боулден начинает понимать, что зверушка каким — то образом помогает ему бороться с болезнью.

Правда, по возвращении на базу Боулден расстается со зверьком, и ему становится все хуже. Земные лекарства ему не помогают. И лишь случайно, когда становится совсем уж худо, Боулден возвращает к себе зверька, тот от него больше не отходит, и вскоре человек одолевает смертельную болезнь.

Оказывается, такие звери живут в каждом поселке аборигенов на той планете. Они могут лечить людей, принимая на себя их болезни, как бы вытягивая из человека всю боль, всю заразу.