Лисенок Вук - Фекете Иштван. Страница 3

При мысли об этом Вахур приуныл.

Возле садов ему повстречалась большая белая овчарка.

– Я слышала, Вахур, с какой необыкновенной скоростью ты нёсся, – сделала она ему комплимент. – Что случилось?

– И ты слышала? – с удивлением спросил Вахур. – Я тоже слыхал. Поэтому и вышел. Если не ошибаюсь, волкодав Курра гнался за Кагом, за этим воришкой, но лис перехитрил его. Уж этот, видишь ли, Курра сказал бы мне! Это моя профессия. Да он завистник и теперь посрамлён. Но, пожалуйста, не распространяйся об этом. Курра в дружбе со мной.

– Не беспокойся, Вахур, – сказала овчарка и, вильнув хвостом, убежала, так как ей не терпелось разгласить потрясающую новость.

И когда звёзды стали гаснуть, деревню уже обошла весть, что Курра опозорился, преследуя Кага, который обошёл его и унёс в пасти большого гуся, но так ему, Курре, и надо. Почему он не позвал Вахура, знаменитого охотника, мастера в этом деле?

Вахур улыбнулся, но потом неодобрительно потряс головой:

– Уж этот Курра, уж этот Курра! Ну почему он меня не позвал? Я тут, и, в конце концов, это моя профессия.

А бедняга Курра и знать не знал о своём великом позоре, – ведь он был в гостях у своей невесты в соседней деревне…

Когда Каг по старой дорожке добрался до лазейки в плетне, где чуть не застрял Вахур, он остановился. Отдуваясь от усталости, пролез через щель и, выбравшись снова из сада значительно дальше, побежал вдоль заборов.

– Так! Теперь ты поищешь мой след, знаменитый…

Опять закукарекал петух.

– Хорошо тебе кричать, глупый гребешок, – Каг сердито оттопырил губы.

– Вахур стережёт твою голову. И чуть ли не на мою беду ты меня звал… Хап! К счастью, Цин, я тут как тут. Я чуть не выразился непочтительно. – И он схватил мышку, которая брела сонная домой после визита к полевым родственникам.

Лис проглотил Цин и сменил гнев на милость.

Он прошмыгнул в другой сад, где забор обветшал и дорожки заросли бурьяном. Прежде он уже бывал здесь и знал, что в боковой стенке курятника выломана доска.

Осторожно крадясь сквозь высокий бурьян, он и не заметил, как добрался до дворика, где было не меньше бурьяна и под единственным деревом стоял курятник.

Каг остановился возле него. Лис прекрасно всё помнил. В боковой стене и теперь не хватало доски, но он не любил незнакомые лазейки и поэтому постоял минутку. Поднял свой чуткий нос и замер от удивления: в воздухе стоял опьяняющий запах свежей крови.

Тут из тёмного птичника как будто донёсся какой-то шорох. У Кага шерсть встала дыбом.

– Кто-то меня опередил!

И он знал, этот «кто-то» ещё в птичнике. В его птичнике.

Лис тихо сунул мордочку в щель, паук не поднимет больше шума, ползя по стене. В воздухе не чувствовалось опасности, и Каг широко раскрыл глаза, чтобы увидеть виновника кровопролития.

Сначала взгляд его остановился на белых куриных перьях. Курица лежала на земле, а шею её точно обвивало боа. Боа поднималось и опускалось – оно дышало. Гнев Кага не знал границ. Маленький убийца был тут у него под носом, но он с таким наслаждением высасывал драгоценную горячую кровь, что ничего не замечал.

Это была ласка Чирик, которая убивает курицу лишь для того, чтобы, перегрызя ей горло, выпить кровь.

Наказание не замедлило последовать. Лязгнули острые лисьи зубы, и ласка уже навсегда перестала быть опасной для сна кур.

Разгрызанная на куски Чирик отправилась вслед за Цин, которую, впрочем, очень любила, – ведь при виде мыши ласка не смотрит ни на что больше. У мышей она не только выпивает кровь, но и съедает всю мягкую тушку с кожей и костями. Теперь же Чирик и Цин встретились. Люди говорят: «На том свете все встретимся».

Каг одобрял такую встречу. Закусил он отлично. Потом он выволок во дворик курицу – лис считал, что она вполне сойдёт, только горло в крови – и опять заглянул в птичник.

Там на насесте сидело несколько кур; лишь теперь, почувствовав опасность, они закудахтали.

– Ну вас к чёрту, дуры! Кто же вас обижает? – И когда разозлённый кудахтаньем, он уже приготовился прыгнуть в птичник, с улицы донёсся шум.

Окаменев, Каг прислушался. Кто-то стучал в окно.

– Кум! Проснись! Это я, ночной сторож. Куры больно расквохтались. Не мешало бы тебе поглядеть, не залез ли к ним какой гад.

Стало тихо. Куры тоже замолчали, и лис уже вознамерился стащить одну с насеста, как вдруг в доме хлопнула дверь и по двору запрыгал свет фонаря.

– Спасибо, кум. Сейчас взглянем. – И фонарь направился к Кагу.

Медлить было нельзя. Схватив лежавшую на земле курицу, Каг стал пробираться через бурьян, который, плотно смыкаясь над ним, скрывал его. До него ещё долетел какой-то негодующий возглас, да и то едва различимый, – ведь лис трусил уже по середине луга, где зябкие цветы укрылись белым полотнищем тумана.

На краю рва Каг положил курицу на землю. – А я, неблагодарный, ещё поносил бедняжку Чирик. Если бы не она, то пришёл бы домой с пустыми руками, и Инь не спустила бы мне. Ты, Чирик, была молодчиной, но точно жажда тебя изводила, – сказал он с ехидной улыбкой и напился свежей воды из ручья.

Потом, снова взяв курицу, перепрыгнул на другой берег. К этому времени деревня уже погрузилась в молчание. Сонно тявкала иногда то одна, то другая собака, и луна пробиралась куда-то за лес. Затем бодро, весело зазвонил к заре колокол, и маленькие звёздочки, засыпая, сомкнули глаза.

– Не хватает мне ещё опоздать. – Лис, отдуваясь, бежал с курицей через лес. Курица была нетяжелой, но её перья щекотали Кагу нос, и кроме того ему приходилось быть настороже, потому что куриный запах заглушал все прочие.

Деревья в лесу начали уже выплывать из тумана. Где-то у озера нежно щёлкал соловей, и серый небосвод в это раннее майское утро постепенно, едва заметно голубел.

Каг мчался с курицей в зубах.

Эх, не то было при холостяцком житье! Тогда курица отправилась бы к нему в брюхо, вслед за Чирик, и он сладко вздремнул бы где-нибудь под кустом. Но теперь прежде всего – дети, и он пускал слюнки, держа в пасти нежную курятину, которая представлялась ему ещё более недоступной, чем дикие утки, со свистом разрезавшие над ним воздух. Отцовские чувства пустили глубокие корни в сердце Кага, и он любил свою семью.

Но он был голоден, того нельзя отрицать.

Опустив курицу на землю, он посмотрел по сторонам. Лес постепенно оживал. Громко насвистывал песню чёрный дрозд, а Каг предпочёл бы не слышать резких звуков. Он от души ненавидел Черномазого, который при виде лиса разражался громкой бранью, и тогда все знали, куда направляется Каг.

То здесь, то там шевелились ветки, на которых сидели маленькие птички, но они не представляли для Кага никакого интереса.

– Вас поймать, так на один зуб. – Он повернул в другую сторону. – Да мне до вас и не добраться, – вздохнул он и тут же упал ничком, как подкошенный, потому что прямо на него шёл заяц Калан, с глупой мордой и длинными ушами, которые у зайцев особенно приметны.

Калан остановился. Похлопал ушами и, вытаращив близорукие глаза, поглядел направо, налево, точно многое мог увидеть. Но надо отдать должное глазам зайца. Что-то он увидел. Что-то белое, резко выделяющееся среди зелени, омытой росой, – белую курицу.

В яйцевидной голове Калана наконец зародилось подозрение, и он проворно зашевелил ушами.

Дрожа от волнения, Каг прижался к земле. Выглядывая между травинками, он видел: Калан кое-что заподозрил, и знал: заяц ближе не подойдёт. Лис ждал лишь, чтобы тот посмотрел в другую сторону. Приготовившись к прыжку, Каг так напряг мышцы, что они чуть не лопнули, и, наверно, покачнул какую-нибудь травинку; так как Калан, чтобы лучше видеть, встал на задние лапы.

Прыгнув, Каг полетел, как стрела, выпущенная из лука, но Калан, оттолкнувшись сильными задними ногами отскочил в сторону и, коснувшись всеми четырьмя лапами земли, помчался от него с бешеной скоростью.

У Калана тоже были детишки. Не только ради себя, но и ради них он старался. Пока не кончился кустарник, Каг имел некоторое преимущество, – ведь Калан мог бежать пока только по прямой, – и уже чуть не догнал зайца, но тут начался лес с высокими старыми деревьями, и Калан применил старую заячью уловку: бег зигзагом.