Остроумие мир. Энциклопедия - Артемов Владимир Львович. Страница 3

Знаменитый афинский полководец и оратор Фокион острил часто и удачно. Случилось, например, что публика, слушавшая, его речи, разразилась вдруг громкими рукоплесканиями.

— Что это значит? — спросил Фокион. — Может быть, у меня нечаянно вырвалась какая-нибудь глупость?

* * *

Когда Арметопитоп был осужден на смерть тираном Гиппием, против которого он поднял восстание, тот просил Фокиона навестить его в тюрьме. Знакомые Фокиона отговаривали его идти на свидание с таким злодеем, но Фокион пошел, объясняя это тем, что очень приятно видеть злодея сидящим в тюрьме.

* * *

Александр Македонский предложил Фокиону чрезвычайно большой денежный дар. На вопрос, за что его так щедро жалуют, полководцу отвечал, что он единственный человек, который кажется Александру добродетельным.

— Я хотел бы, — ответил Фокион, — не только казаться, но и на самом деле быть таким.

* * *

Когда внезапно пошли слухи о том, что Александр Македонский умер, в Афинах поднялась сильнейшая суматоха; требовали немедленного объявления войны Македонии. Фокион благоразумно советовал обождать, проверить слухи.

— Коли Александр в самом деле умер, — убеждал он народ, — то он ведь и завтра, и послезавтра будет мертв.

* * *

Однажды на поле битвы, перед самым боем, толпа воинов подбежала к Фокиону и настаивала, чтобы он вел войско на ближнюю возвышенность и битва началась там.

— Как много у меня в войске предводителей и как мало воинов! — воскликнул Фокион.

* * *

Он же укорял молодого солдата, который сначала сам выступил в передние ряды сражающихся, а потом отступил назад:

— Как тебе не стыдно, ты потерял одно за другим два места: и то, которое тебе было назначено предводителем, и то, которое сам выбрал!

* * *

Афиняне времен Фокиона отличались особенной горячностью и задором, которые то и дело побуждали их ссориться с соседями и затевать с ними войны. Мудрый и опытный Фокион очень не одобрял этого опасного воинственного настроения и часто отговаривал сограждан от увлечений. Но, как нарочно, победа почти постоянно улыбалась афинянам, и от этого они становились еще надменнее и задорнее, а Фокион при известии о новой победе восклицал:

— Когда же, наконец, мы не будем больше побеждать!

* * *

Знаменитый оратор Демосфен был вынужден бежать из Афин, когда Александр Македонский потребовал его выдачи. Во время пути он заметил, что за ним следуют по пятам какие-то люди. К своему великому ужасу, он узнал в них своих заклятых врагов. Демосфен попытался скрыться от них, но они его нашли.

И вот, к его крайнему изумлению, эти люди, его враги, объявили ему, что они нарочно пустились за ним в погоню, чтобы предложить ему денег на дорогу. Растроганный Демосфен залился слезами, и когда его преследователи, думая, что он оплакивает свою горькую участь, стали его утешать и уговаривать, чтоб он не предавался чрезмерной печали, оратор воскликнул:

— Как же мне не горевать о моей родине, где у меня останутся такие

Bpain, каких

* * *

Какому-то вору, который был захвачен Демосфеном на месте и извинялся перед ним, говоря, что не знал, что украденная вещь принадлежала ему, Демосфен сказал:

— Но ведь ты же знал, что она не принадлежит тебе.

* * *

Демосфен крепко враждовал с Фокионом. Один раз он сказал Фокиону:

— Ты издеваешься над афинянами; но смотри, они потеряют голову и тогда убьют тебя.

Фокион возразил:

— Меня они убьют, когда потеряют голову, а тебя — если не потеряют ее.

* * *

До каких выходок доводит самолюбивых людей жажда прославиться, выдвинуться, заявить о себе чем-нибудь неимоверным, показывает пример циника Перегрина.

Не успев ничем прославить себя в жизни, он дожил до дряхлой старости, всеми презираемый. Оставалось ему одно — заставить о себе заговорить после смерти. Он и устроил себе необычную смерть, о которой заранее торжественно оповестил народ: сжег себя всенародно живьем на костре, который был разложен на площади.

Выходки знаменитейшего циника Диогена хорошо известны, и потому мы здесь приведем лишь те из них, которые встречаются реже других.

Однажды, обращаясь к вору, которого арестовали и вели в заточение, он воскликнул:

— Бедняга, отчего ты мелкий воришка, а не крупный вор; тогда бы ты сам сажал в тюрьму других!

* * *

Услыхав о радушии, которым Александр Македонский потчевал какого-то философа, он заметил:

— Что же это за счастье— обедать и завтракать в часы, назначенные хозяином.

* * *

Про плохого музыканта, всем надоевшего своей скверной игрой, Диоген говорил:

— Надо похвалить человека за то, что, будучи таким дурным музыкантом, он все же не бросает музыки, занимается ею, а не делается вором.

* * *

В одной бане, куда он однажды вошел, оказалась отвратительно грязная вода.

— Где же и в чем омыться после такой бани? — спросил Диоген.

* * *

Однажды, принимая участие в разговоре о том, почему люди так охотно помогают нищим и так неохотно философам, Диоген заметил:

— Это потому, что каждый предвидит возможность самому стать убогим, калекой, пьяницей, но никто про себя не думает, что он сделается философом.

* * *

— Ты где стоишь, тут и ешь, — говорили Диогену, видя его что-то жующим на рынке.

— Где голод меня застал, там и ем, — отвечал философ.

* * *

— Ты вот попробуй-ка, уговори меня, чтоб я тебе подал милостыню, тогда я тебе и подам, — говорил Диогену какой-то очень скаредный и черствый человек.

— Если б я знал, что могу убедить тебя в чем-либо, то убедил бы тебя пойти и повеситься.

* * *

Могучий атлет Диоксипп, одержав однажды блестящую победу на олимпийских играх, сидел между зрителями и, не отводя глаз, смотрел на какую-то красавицу, которая обворожила его. Диоген, заметив это, сказал:

— Вот богатырь, которого без труда поборола женщина.

* * *

Диогену приписывают очень нежное, летучее выражение: «Надежда — последнее, что умирает в человеке».

* * *

Часто видели Диогена протягивающим руку к статуям. На вопрос, зачем он это делает, он отвечал:

— Чтобы привыкнуть к отказам.

* * *

Когда Диогена привели к Филиппу Македонскому, тот назвал его шпионом.

— Да, — ответил циник, — я шпион твоего самомнения и чванства.

* * *

Перед знаменитым Саламинским боем командовавший афинским флотом все медлил и не хотел вступать в бой, а Фемистокл изо всех сил убеждал его немедленно выступить против неприятеля.

— Разве ты забыл, — говорил адмирал, — что у нас на состязаниях того, кто лезет в бой не в очередь, бьют плетьми.

— Но ведь и те, кто опаздывает, тоже не увенчиваются лаврами, — ответил Фемистокл.

* * *

Того же Фемистокла спрашивали, кем бы он предпочел быть: Ахиллесом или Гомером, который воспел его подвиги?

— Сообрази сам, что лучше, — отвечал тот, — быть победителем на олимпийских играх или тем, кто провозглашает имена победителей?

* * *

— Бей, только выслушай! — говорил Фемистокл спартанскому адмиралу, который грозил прибить его палкой за упорство.

* * *

Своего маленького сына, не слушавшегося матери, которая исполняла все его прихоти, он объявил первым человеком во всей Греции.

— Греки, — говорил он, — подчиняются афинянам, афиняне — мне, я — своей жене, а она — своему сынишке.

* * *

Уроженец маленького островка говорил Фемистоклу, что у него никакой личной заслуги нет, что он только отражает на себе славу своего отечества. Фемистокл согласился с этим, прибавив:

— Будь я уроженцем твоего островка, я так бы и остался в неизвестности, все равно, как и ты; будь ты афинянином, ты тоже не достиг бы известности.

* * *

Один музыкант просил о чем-то Фемистокла, но для исполнения его просьбы тот должен был сделать что-то нехорошее.