Счастье™ - Фергюсон Уилл. Страница 54

– Ли Бок? – Джек подавился сигаретным дымом и отхаркнул мокроту. – Видишь ли, – прохрипел он, – Ли Бок – это сокращение от Лилы Бокенмайер. Была у меня знакомая шлюха в Луизиане, когда мы там стояли. После войны. Знала всякие разные штучки, эта Лила, но в книжке – ее коронная. Нечто вроде фирменного знака. Лучшие двенадцать баксов, что я потратил в жизни. Черт, с тех пор прошло… сколько?… пятьдесят, шестьдесят лет, а то и больше. Я слышал, она в доме престарелых во Флориде. Вышла замуж, у нее дети, внуки. Жила в пригороде. До сих пор получаю от нее открытки, но ум помутился. Болезнь Альцгеймера. Или, может, от старости. Так вот, когда я писал книгу, я собирался вставить туда «уникальную сексуальную методику», а Лила всегда была в этом деле на высоте. И просто ради экзотики назвал ее Ли Бок. Этакий мистический дух восточной тантры.

– А как же Ли Бок для гомосексуалов? Джек пожал плечами:

– Все любят думать, что относятся к той или иной субкультуре, но наши тела – и мозги – устроены одинаково. Сходство важнее различий. Я просто провел аналогии.

Он выбросил окурок в кастрюлю, стоящую в раковине; раздалось легкое шипение. Когда глаза привыкли к темноте, Эдвин четче разглядел лицо Джека. Незаметными шажками приблизившись еще немного, он разглядел паутину красных прожилок, избороздивших нос старика, – свидетельство горького пьянства и еще более горькой жизни.

Джек Макгрири оглядел коробки и хлам, тяжко вздохнул:

– Кто бы мог подумать, что в таком тесном вагончике помещается столько барахла…

На стене виднелись светлые квадраты – там раньше висели картинки, но сейчас все они лежали в коробках. Джек поднял пачку бумаг, похожих на вырезки из журналов (на самом деле страницы из редких книг, он вырезал их перочинным ножом) и бросил в картонную коробку.

– Лет сорок назад я приехал на эту стоянку трейлеров, тогда здесь яблоку негде было упасть. Трейлеры стояли четкими прусацкими рядами, блестели под солнцем. Тогда еще никаких озоновых дыр не было. Они были новшеством, как спутник в космосе. Конечно, Райские Кущи уже тогда стали сонной дырой, прямо в летаргию впадали, но я не думал, что городишко настолько опустится. Год от года мельчал, хотя, казалось, куда уж мельче. Ссыхался, как мумия.

– Вы тут родились? Джек кивнул:

– Да. Прыгнул прямо в руки финской акушерки, звездной ночью, под молодой луной. Так, по крайней мере, говорила мама. Пару лет прожил в Силвер-Сити. Служил на военном флоте, потом в торговом. Учился в университете Феникса по «солдатскому биллю» – пока не прознали мое происхождение и не выперли. После одной неувязочки вернулся в Бельгию.

– Спекуляции.

– Слыхал, значит? Эдвин кивнул.

– Академическая карьера пошла коту под хвост. Досадно, конечно, мне ведь нравилось учиться. Любил читать, размышлять. Любил крутить мысли в голове, смотреть на них с разных сторон, с каких только мог. Я изучал физику, бухгалтерское дело, литературу, философию и много чего еще. Брался за любой предмет, который мне нравился.

– И в конце концов оказались здесь, в этой жалкой дыре. Почему? Как так получилось?

– Ты не смотри, что я скромный отшельник. Я за свою жизнь сделал больше, чем ты бы за десять. Воевал в Бангкоке и Гуаякиле. Меня искалечили и как небоеспособного отправили в Австралию. Я пил с королями и шутами, аферистами и красотками. Побывал во всех часовых поясах и почти на каждом континенте. Я даже не помню, откуда у меня некоторые шрамы. Я валялся пьяным в трущобах и на тропических курортах. Ездил автостопом, снимал чужих жен, навил петель вокруг земного шара больше, чем Магеллан. Но всегда возвращался сюда. Тут мой дом. – Он оглядел темную душную каморку. – Всегда возвращаюсь. Я вроде заключенного, которого отпускают на день под честное слово.

К этому времени Эдвин уже проскользнул к кухонному столику и даже ненароком сдвинул дуло Джековой винтовки на другой край. Сев у столика, он небрежно положил руку на ногу, подергал липучку, дотронулся до пистолета. Просто проверить. Коснулся рукояти, гладкой и манящей.

– Вы не ответили на мой вопрос: как вам удалось вывести формулу счастья? Вряд ли в Тибете, я полагаю.

Джек рассмеялся:

– Я говорил, что в Тибете? По-моему, в Непале. Впрочем, какая разница.

Эдвин подался вперед и понизил голос:

– Я думал, вы создали сложную компьютерную программу. Или что вы злой гений, который устроил массовый гипноз, этакий Распутин самосовершенствования. Что верно?

– Я забыл тебе налить.

Джек выудил наименее грязный стакан из раковины, обтер майкой, плеснул в него виски. Эдвин не возражал. Подавив отвращение, он выпил залпом. И по-мужски пискнул:

– Хорошо пошла.

– Старик мой арендовал небольшую ферму, – сказал Джек. – Остров Сент-Килда, Гебриды, он оттуда родом. Гранитные острова-призраки у черта на рогах. Оттуда происходят пять фамилий, моя – одна из них. Все разъехались с острова еще в 1920-х. Осталась пара каменных домов, кладбище да поле безымянных могил. Старик мой подался в Америку за лучшей жизнью. Подался с другими, набился целый пароход разных Макгрири, и все они хотели наняться в угольные шахты Кейп-Бретона. Отец искал работу на побережье, прошел угольные залежи до самых Аппалачей, был наемным рабочим, работал в соляных копях, осел здесь – такой вот переход. От черного угля к белой соли – в этом мой старик. Бедный мой старик. Уголь въедается под ногти, а соль – под самую кожу. «Мы солью потеем, – говаривал он. – Не забывай об этом». Соль он называл «основой жизни». Влюбился в мою мать, и они тут поселились. Вкалывали всю свою невзрачную жизнь. Их похоронили на кладбище, на восточной окраине. Рядом. Могилы прикрывала тень, но несколько лет назад от голландки погибли все деревья, и там солнце палит, никакого укрытия. А ведь оба они из более прохладных земель, что самое обидное. Мать из Скандинавии. Она рассказывала про снег, какой он на ощупь и на вкус, как становится водой в руке. Белый и чистый. Основа жизни. «Как соль?» – спрашивал я. А она резко отвечала: «Нет. Не как соль. Совсем другой».

Джек взял очередную сигарету, оторвал фильтр, поискал спички. Он хотел было включить газовую конфорку, но Эдвин щелкнул своей псевдо-«зипповской» зажигалкой. Джек прикурил молча, даже не кивнул в знак благодарности. Вся комната была пропитана осадками сигаретного дыма, которые ложились на все поверхности бурым лаком, патиной запаха, маслянистой пленкой.

– Райские Кущи, – продолжал Джек, – гиблое место. Мой старик работал на железнодорожном складе, дослужился до начальника склада и тут же начал строить дом своей мечты. Весьма внушительный. Высокое здание, ставни, широкая лестница, в каждой комнате библиотека. Но тут на севере разразился этот Великий Калиевый Бум, вся экономика дрогнула, а линию Бертон закрыли в самом расцвете. Перенесли рельсы на восток, за холмы, к побережью, и мой старик все потерял. Работу. Дом. Все. Он только успел заложить фундамент. Все его мечты стали дыркой в земле, заросшей травой и полевыми цветами. После смерти матери он брал меня туда и показывал, где должна быть лестница, где веранда… Он рисовал в воздухе и рассказывал о том, чего нет, будто бы действительно там стоял дом. Он выжил из ума, мой отец… И вот появляешься ты и спрашиваешь, как получилась эта книга. Она вышла из Райских Кущ. Вот отсюда. – Он крест-накрест положил руки на обширное брюхо. – Из моего нутра. Из всех прочитанных книг, всей пролитой выпивки, всех проигранных драк, всех пропущенных ударов. Каждый из нас – набор перекрестных ссылок. Каждая женщина, которую я соблазнил, каждый мой обман, грех и победа. Каждое мелкое достижение и каждый крупный провал. Все это кипит внутри, а когда мы умираем, то уносим с собой мириады. Уолт Уитмен, кстати. «В нас мириады».

– Помню, – почти прошептал Эдвин. – Уитмен. «Я противоречу себе? Прекрасно, значит, противоречу себе – я большой, во мне мириады».

– Хочешь знать, в чем секрет книги? Нет никакого секрета. Я просто сел и напечатал. Всю книгу целиком написал на одном дыхании, ничего не исправлял и даже не перечитывал. Я знал, что книга по самосовершенствованию может принести кучу бабок. Знаешь, зачем я ее написал? Да ради денег.