Как рассказывают историю детям в разных странах мира - Ферро Марк. Страница 10

Королевство Гана

Могущественная Империя

Прибыльные торговые связи

Прекрасный город

Простое и выдающееся по своей точности наследственное право

Умеренные налоги

Государственная казна очень богата

Богатство страны

Активный торговый центр

Христианский Запад

Барщины, установленные сеньорами

Голод

Отсутствие излишков для торговли

Народонаселение в плачевном состоянии

Умирают молодыми

Болезни и эпидемии

Свободы ограничены

Крестьяне – жертвы социального устройства

Ухудшение положения сервов

С другой стороны, редко проясняются взаимоотношения между африканскими государствами и исламом. Говорится, разумеется, о королях, которые обращаются в ислам, о сопротивлении в странах тропических лесов, но вскользь. Любопытно, что это единственная область, где ссылаются на сложность встающих проблем, на неспособность историков их разрешить, прийти к согласию в их интерпретации. Внезапно и только здесь появляются сослагательное наклонение и выражение типа «может быть».

«Возможно, – пишет автор, – давление Альморавидов заставило владык Ганы, придерживавшихся анимизма, выбрать новую, более защищенную столицу, чем Кумби-Сале. Все это вопросы очень сложные, они еще недостаточно исследованы и вызывают споры» (III.1).

Как только речь заходит об исламе, рука историка начинает дрожать.

Чеддо и ислам

Итак, процесс включения ислама в африканскую историю изображается вскользь. А как он переживался? Его трагическое содержание показано в фильме Самбена Усмана «Чеддо». Опираясь на опросы, на устную традицию, режиссер воссоздает далекий XVII век, сопротивление чеддо утверждению ислама. Чеддо – это люди, все отвергающие, они стремятся к абсолютной свободе и не приобщаются ни к какому конкретному этносу или религии. В фильме чеддо похитили и держат в плену дочь короля. Чеддо не отказываются признать законность короля, они только требуют, чтобы он отстранил совет имамов, понемногу присваивающий себе именем короля право надзора за всем обществом. Опираясь на священную книгу, этот совет все более забирает власть. Король сознает, что утрачивает власть, но он слаб. На самом деле он не осуждает похищение своей дочери, понимая его значение. Но он заложник порядка, который имамы ввели с его молчаливого согласия, представив ему ислам как высшую мудрость и высшее знание, утверждая, что его власть возвышается над властью королей. И вот теперь ислам лишал его власти, упрочивая власть вельмож, вошедших в совет имамов.

Пленница-принцесса ждет своего освобождения. Она также стала мусульманкой, а память о двух братьях, один за другим убитых чеддо, укрепляет ее надменность. В борьбе с мятежниками погибает, в свою очередь, ее отец. В конечном счете чеддо побеждены. Им не хватало оружия и приходилось обращаться за ним к белым.

После победы над чеддо принцесса обещана имаму. И вот в момент свадьбы она выхватывает кинжал и закалывает его на глазах силой обращенного в ислам солидарного с ней народа.

Мусульманская элита почувствовала себя задетой этой великолепной и вызывающей драмой. Белый человек – также; он предстает здесь – и не впервые – в образе священника, единственной заботой которого является распространение власти Церкви на всех африканцев. В погоне за этой химерой он совершенно безразличен к судьбе чеддо, к их поражению, к их стремлению выжить.

Антихристианская традиция поэзии суахили

Истина, как ее понимают в Сенегале, не обязательно совпадает с общеафриканской истиной. В Восточной Африке, к примеру, не было «религиозных войн», и коллективная память хранит другой образ исламизации. Этот образ был изучен Яном Кнаппертом (III. 10) по литературе на языке суахили, особенно по местным поэмам – сказаниям, основанным на народной традиции. Самая древняя из поэм – «Эрекели», в ней говорится об обращении в ислам христиан и язычников. Поэма начинается со смерти Джафара, двоюродного брата Мухаммеда, убитого христианами, которых он пытался обратить в свою веру. Тогда Мухаммеду является Гавриил и передает приказ объявить войну императору Эрекели. «Если ты станешь мусульманином, – говорит ему Мухаммед, – мы сделаем вас народом»; это характерный момент обращения в ислам сторонников анимизма в Африке.

В той же поэме христианский епископ в гневе стучит ногами, что свойственно, по мнению суахили, христианам – нетерпеливым, вспыльчивым и грубым. «Алчные и раздражительные христиане ведут себя, как дети, они не обладают достоинством и возвышенностью мусульман». «Без сомнения, – говорит в поэме епископ, – мы поклоняемся младенцу Иисусу, который является как бы первым ребенком среди наших детей». Этот ответ поражает африканцев, которые могут в крайнем случае еще согласиться поклоняться человеку в летах, но никак не ребенку. Христиане демонстрируют в поэме и другие смешные странности: впереди их армии несут кресты и хоругви с изображениями; во время битвы, окруженные опасностями, они начинают рассматривать эти изображения.

Победы мусульман все время воспеваются в устной традиции суахили. Обращение в ислам выглядит здесь как совершенно обычное дело, даже если кого-то и приходится обращать силой, а детей – с помощью кнута и палки. Обращение в ислам объясняется в эпической традиции также и чудесами, которые совершает Мухаммед; они хорошо вписываются в мир магии африканца, дополняя его. Для африканцев важен равным образом культ мужественности: у Мухаммеда было девять жен, и молодые мусульмане обязаны знать имена всех его супруг. У него было девять жен, потому что он был мужчина необыкновенный и мог их всех удовлетворить за одну ночь. Христианство проповедует воздержание и целомудрие, а ислам учит, что «лучше одна жена, чем много, но чтобы избежать греха разрешается иметь четыре». Таким образом удовлетворяется потребность в полигамии и, кроме того, гарантируется превосходство мужчины над женщиной.

Торговля в одном направлении

Та же «сдержанность», с какой говорится о проблеме исламизации, характеризует главы, посвященные торговле неграми, хотя именно так называется книга для 4-го класса (III.2).

Замечательный был бы текст, если бы только продажа рабов в арабский мир не началась на семь веков раньше и если бы в главе упоминалось о неграх-рабах в странах ислама. Опять дрогнула рука, когда речь зашла об арабах, о совершенных ими преступлениях, о том, как они превращали в евнухов и лишали возможности иметь наследников тысячи пленников… Тогда как перечень преступлений европейцев – и с полным основанием – занимает целые страницы.

Потомков этих рабов мы обнаруживаем за Атлантикой, на Антильских островах. В Тринидаде и Тобаго или на Ямайке негры и выходцы из Индии, прибывшие сюда в XIX в., живут вместе, сменив караибов и индейцев, которых истребили первые колонизаторы: испанские, португальские или голландские.

Какое видение прошлого представляют сегодня учебники истории этим потомкам людей, оторванных от своих корней?