Королева-Малютка - Феваль Поль Анри. Страница 28

Пикар уже метнулся к выходу из балагана, Риу последовал за ним, даже не сказав «спасибо».

В несколько прыжков агенты достигли деревянного строения, где расположился театр ученых обезьян.

Хозяин «Сороки-воровки», не глядя на Саладена, строго заявил Лангедоку:

– Ты завел себе сомнительных знакомых, старина. – После чего он демонстративно повернулся к гримеру и шпагоглотателю спиной.

Через несколько секунд Саладен и Лангедок остались одни. Великий трагик исполненным достоинства жестом протянул свою большую грязную руку.

– Молокосос, – торжественно произнес он, – это обойдется тебе на двадцать франков дороже, чем мы договорились.

– Как! На целых двадцать франков! – возмутился Саладен.

– Четыре монеты по сто су – не такая уж огромная цена, – усмехнулся Лангедок. – Ведь это ты умыкнул девчонку…

– Клянусь честью!.. – начал было Саладен.

– Бойся давать ложные клятвы! – сурово прервал его гример. – Это глупо, когда делается заведомо напрасно. Если ты отказываешься признать, что должен мне отныне еще двадцать франков, я отправляюсь к обезьянам и преподношу тебя полиции, как молодого удава, каковым ты, в сущности, и являешься.

Саладен достал из кармана золотую цепочку и такой же крестик.

– Это стоит втрое больше того, что ты у меня просишь, – заявил юнец, – у меня нет мелочи. Я оставляю тебе эти вещи в залог.

Поверх своего собственного костюма Саладен вновь натянул женское платье. Лангедок смотрел, как мальчишка одевается, и никак не мог прийти к какому-нибудь определенному решению.

– Бери или беги за этими вонючками! – поторопил актера Саладен.

Лангедок взял золотые штучки и опустил их в карман. Саладен же выскочил на улицу, бросив на прощание вполне достойную театральных подмостков фразу:

– Вот и прекрасно! Теперь ты мой сообщник!

В три прыжка юнец достиг Триумфальной улицы. Тут он натянул на бегу чепец с вуалью и нырнул в фиакр, пока кучер поил своих лошадей.

– Малыш не просыпался? – спросил Саладен, приоткрыв дверцу.

– А, это вы, матушка, – ответил кучер. – Паренек ни разу не пошевелился, спит, как убитый.

Саладен облегченно вздохнул.

– В Шарантон, по бульвару Пюкпюс, через Бреш-о-Лу, – распорядился он, – это самый короткий путь. У вас сегодня удачный день: я уладила свои дела на ярмарке как нельзя лучше.

Кучер щелкнул кнутом, и лошади побежали уверенной рысью. Но лишь тогда, когда фиакр затрясся по колдобинам Бреш-о-Лу, Саладен перестал дрожать от волнения.

– А ну, вставай! – воскликнул он, не в силах сдержать своей радости. – Просыпайся, малявка! Продолжим наши сказочки о твоем папаше! У меня на хвосте ни одного шпика, а ведь я видел двух ищеек, смотрел в их совиные глаза – и эти типы меня проморгали! Конечно, мне пришлось отдать цепочку и крестик, но зато я успел соскоблить адрес. Разве я не прав, а? Пожалуй, это и к лучшему, а то, не дай Бог, меня бы сцапали, как только я попытался бы их загнать. Вставай, малявка, едем в «Золотой Дом»! Просыпайся! Папочка! Мамочка! Варенье! Спасены! Все! Все!

Он взял на руки Королеву-Малютку и от чистого сердца принялся ее ласкать. Успех превратил Саладена в доброго принца. Он хотел, чтобы все вокруг радовались вместе в ним. Но Королева-Малютка не открывала глаз: под потрепанной старой шалью Саладен ощущал ее холодное тельце.

– А, ерунда! – заключил юнец, ничуть не огорчившись. – Ведь не убил же я ее парой гримас, велев ей заткнуться! Всех детей пугают людоедами, и ни один сопляк от этого еще не умер. Если подумать, то даже хорошо, что она спит. Лишь бы она дрыхла до тех пор, пока я не расплачусь с кучером. Иначе как я буду выходить из фиакра? Вдруг она в это время разрыдается? Это может показаться подозрительным! Так что спи спокойно, малявка!

Саладен, чей жизненный опыт был поистине неисчерпаем, прекрасно знал нравы своего бродячего племени. Он был уверен, что тяжелая повозка мадам Канады, запряженная одной тощей клячей, не могла уехать далеко. Нужно было лишь выбрать между Мезон-Альфором, что возле парижской заставы, или Вильнев-Сен-Жоржем, селением, расположенным в нескольких лье от города.

Как только фиакр миновал Шарантон, Саладен высунулся из окошка и обозрел дорогу. За три часа фургон Французского Гидравлического театра не мог укатить дальше.

В самом деле, неподалеку от Шарантон-ле-Пон, в надвигавшемся тумане Саладен углядел свой отчий дом, перемещавшийся в облаке пыли. Вскоре юнец уже мог различить буквы на ленте, нарисованной на задней стенке фургона; так моряки пишут на корме название своего корабля:

«Ученые трюки, завлекательные опыты – варьете XIX века».

Хроническое недомогание несчастной коняги Сапажу, без сомнения, перешло в тяжелую и долгую агонию, ибо кларнет – немец по прозвищу Колонь и по совместительству китайский великан – вместе с тромбоном – горбуном Поке, прозванным Атлантом, – толкали правое колесо повозки; левое колесо было предоставлено заботам директора Эшалота и самой мадам Канады, в то время как Симилор, этот вечный джентльмен, сдвинув на ухо серую шляпу и засунув руки в карманы, гордо выступал рядом, торжественно выкидывая вперед ноги в стоптанных сапогах и периодически обращаясь к мадемуазель Фрелюш с предложениями пикантного свойства.

Картина была достойна кисти великого живописца. Если бы у юного Саладена было сердце, оно непременно преисполнилось бы умиления, как только блудный сын завидел свой кочующий семейный очаг.

Но Саладен ограничился лишь словами:

– Хватит транжирить деньги, мы уже дома.

Откинувшись на спинку диванчика, мальчишка внимательнейшим образом обозрел местность по обе стороны дороги; слева он высмотрел узкую тропинку, слишком узкую, чтобы по ней мог проехать экипаж.

– Стой! – крикнул Саладен.

– Что это с вами? – удивился кучер. – Поблизости нет ни одного дома.

Саладен спрыгнул на землю, держа на руках Королеву-Малютку.

– Два часа в Париже – пять франков, – произнес он, – час за городом – три франка, двадцать су чтобы вернуться, двадцать су на чай, чувствуете, как я щедра? Все вместе – десять франков, вот они… премного обязана тебе, любезнейший!

Кучер получил две монеты по сто су и увидел, как старуха затрусила прочь; она пересекла дорогу и побежала по узенькой тропинке.

Кучер снял свою кожаную шляпу и почесал в затылке.

«Ну и чудная же старушенция, – подумал он. – Мне так и кажется, что меня обвели вокруг пальца, хотя она и заплатила мне неплохо, все, что причитается… и странно, одета она бедно, а деньжата водятся. Впрочем, мне-то что за дело… Но дай-ка я все-таки огляжу местность; чувствую, что не миновать мне в Париже вызова в префектуру».

Постаравшись хорошенько запомнить окрестности и узенькую тропинку, по которой умчалась загадочная женщина, кучер развернул лошадей и покатил в Париж.

Саладен не стал убегать далеко. Шагов через сто, обогнув какую-то изгородь, он наткнулся на огромную кучу навоза, лежавшую на краю поля, засаженного свеклой. Похоже, это было то, что нужно. Опустив Королеву-Малютку на кучу навоза и бросив рядом сверток с ее хорошеньким платьицем, шапочкой с перьями, ботиночками и турнюром, юнец внимательно огляделся по сторонам.

Стремительно надвигалась ночь. Вокруг не было ни души.

Желая убедиться, что кучер уехал, Саладен направился к дороге. Вполне удовлетворенный результатами осмотра, он вернулся к навозной куче и выкопал в ней руками довольно большую дыру, куда и затолкал одежду Королевы-Малютки, а следом – и свое собственное платье вместе со знаменитым чепцом, украшенным синей вуалью.

«Конечно, кто-нибудь непременно обнаружит эти тряпки, но когда это будет? – думал Саладен. – Раньше осени никому не придет в голову раскидывать навоз по полю, а то, что останется от одежды через шесть месяцев, не сумеет опознать ни один человек».

«Впрочем, – добавил юнец, убеждая самого себя, – я же не могу их сжечь! Во всяком случае, я сделал все, что было в моих силах».

Успокоив, таким образом, собственную душу, Саладен закопал яму, навалив сверху побольше навоза, который должен был полностью скрыть следы трудов юного шпагоглотателя. Теперь он вновь обрел свой привычный облик, опять превратившись в мальчишку четырнадцати лет, тощего, гибкого, с крепкими мускулами и довольно смазливой рожей, которую не портили даже старческие глаза, – уж я не знаю почему – отличающие подростков его типа.