Роковое наследство - Феваль Поль Анри. Страница 29

Двор выходил на улицу Терезы, сад – на улицу Муано.

Мы называем эти улицы, потому что не хотим играть с читателем в прятки. На самом деле они не были обозначены на бумаге даже первыми буквами.

Разумеется, это был план особняка полковника Боццо-Корона.

Весь чертеж был черно-белым, однако на нем алела одна красная точка, поставленная в середине большой квадратной комнаты, которую старик называл «бывшим салоном». Эта комната находилась в самой северной части здания, граничившей с садом.

Таким образом, красное пятнышко указывало на ту точку фасада, которая была наиболее удалена от улицы Муано; надо заметить, что с этой улицы в сад полковника вела маленькая калитка. Неподалеку располагалась лаборатория, где хозяева Гань-Пти превращали в золото простой ситец.

Около двадцати лет тому назад на месте серой сорокафутовой стены, отделявшей сад от улицы, был построен доходный дом.

Винсент Карпантье, как зачарованный, смотрел на красную точку...

У его ног спал, положив голову на лапы, красивый датский дог.

На другом конце стола, а также на кресле, стоявшем напротив, лежала кучей грязная изношенная одежда: старые брюки, разорванный плащ, бесформенный головной убор из сильно потертого меха и пальто, которое, в отличие от остальных вещей, выглядело вполне прилично.

Очевидно, эти лохмотья предназначались для какого-то маскарада. Что касается пальто, то оно, похоже, должно было до поры до времени скрыть этот карнавальный костюм.

В самом деле, Винсенту ведь надо было в чем-то выйти из дома.

Разумеется, Карпантье принял меры предосторожности: дочь он оставил в монастыре и не забирал ее оттуда даже во время каникул, а приемного сына вместе с его мастерской «сослал» на другой конец города. И все же нельзя было чувствовать себя абсолютно спокойно: а вдруг кто-нибудь наблюдает за ним из окна?

Винсент не забыл ни о консьерже, ни о своем слуге.

Кстати, слуга этот был весьма примечательной личностью, но о нем мы поговорим позже.

Зачем вообще архитектору понадобилось переодеваться?

Бой часов нарушил тишину, уже давно царившую в комнате.

Винсент нервно забарабанил пальцами по столу.

– Есть ли у меня еще время, чтобы бежать? – произнес он – и вздрогнул, словно испугался собственного голоса.

– Это – смерть, сомнений быть не может, – тихо добавил Карпантье. – И смерть эта безжалостна и неотвратима. В этой семье отцы и дети всегда будут убивать друг друга. Такой уж у них закон. Никто из них никогда не мог устоять перёд голосом крови. Они все жаждут золота... Разве чужак может ждать от них пощады?

Винсент встал. Вдруг ноги под ним подкосились, и он чуть не упал. Можно было подумать, что этот человек изнурен тяжелой болезнью.

Датский дог тоже вскочил с пола.

В комнате было две двери. Винсент подошел сначала к одной, а потом – к другой, чтобы проверить, крепко ли они заперты.

– Я закрылся на все задвижки, но смерть – как воздух: она просачивается через замочную скважину, – пробормотал Карпантье. – Я боюсь всего... Даже хлеб, который я ем, внушает мне ужас.

Вернувшись к столу, Винсент взял в руки плащ, повертел его и бросил на ковер.

– Сумасшедший! – прошептал архитектор. – Несчастный безумец! Какой еще маскарад?! Разве я могу обмануть сокровища? Золото видит все, оно прекрасно защищается... Золото – это Бог!

Собака потянулась и подошла к хозяину.

– Цезарь, на место! – приказал Винсент.

Он снова сел и обхватил голову руками. Его лоб был горячим, как печка. Архитектора лихорадило.

– Мне конец! – с горечью произнес он. – Слава Богу, что я Догадался отправить подальше детей! Когда наш дом взлетит на воздух, его обломки не поранят их... если только эта женщина не обвинит во всем Ренье. Есть еще картина... Нет, все же будущее Ренье вызывает у меня опасения.

И за Ирен я не могу не волноваться. Уж очень мне не нравится лицо той итальянской монахини... Я его слишком хорошо знаю. Те же самые черты – у юноши на картине Разбойника и у человека, который, как и я, бродит вокруг сокровищ... Моей дочери ничего не известно, я готов поклясться в этом! Я скорее вырву себе язык, чем открою ей эту страшную тайну. Поверьте мне, я говорю чистую правду: это преступление вам ничего не даст! Пощадите мое дорогое дитя, пощадите Ирен!

Карпантье весь покрылся холодным потом. Ему было очень плохо – душа и тело его страдали.

Минуты две Винсент молчал. Дыхание его было тяжелым и прерывистым.

– А эта женщина, Маргарита! – внезапно воскликнул архитектор. – Я уверен, что она не одна. Она сама чуть не призналась мне в этом. Неужели графиня стала бы самолично следить за моим домом? Разумеется, этим занимались ее люди. Интересно, сколько их? Забавно получилось: пока я наблюдал за ней, она шпионила за мной. Конечно, она богаче меня, и потому ей удалось узнать больше. Она предложила мне поделить сокровища: это ловушка! Когда люди находят хлад, они не делят его, а убивают друг друга!

Внезапно в голову Карпантье пришла одна мысль.

– Эта женщина – ничто по сравнению с ним! – воскликнул Винсент. – Ее успехи в этом деле гораздо скромнее моих. Ока не может ткнуть пальцем в красную точку и заявить: «Оно здесь!» Если бы я отправился к нему, к этому умирающему старцу, который, впрочем, еще потягается с любым юношей, рассказал бы ему о замыслах графини Маргариты...

Вдруг Винсент грустно усмехнулся.

– Но зачем мне это нужно? – проговорил он. – Да и как я заговорю с ним об этом? Разве я имею право вести подобные беседы? Ведь полковник приказал мне обо всем забыть. И если он поймет, что я все прекрасно помню, мне не выйти живым из его дома.

«Значит, ты все еще интересуешься моим тайником?» – спросит этот человек и усмехнется. Я вижу это, словно наяву... Впрочем, я все равно не сообщил бы ему ничего нового: он и так все знает наперед. Полковник, как и все хранители сокровищ, обладает даром пронзать взглядом стены...

В тот день, когда я заключил с ним соглашение, я подписал себе смертный приговор. Я помню, что я чувствовал тогда: мне казалось, что меня подстерегает какая-то опасность, но я смеялся над своими подозрениями. Мне хотелось все выяснить. Что в этом плохого? Я ведь не вор, я не стремился завладеть имуществом другого человека. Я просто хотел узнать...

– Да, я хотел узнать! – повторил Винсент. – Передо мной был ребус, и мне очень хотелось его разгадать. Я пытался бороться с этим желанием, но что из этого вышло? Оно лишь стало от этого еще сильнее, и это уже походило на безумие. Вместо того, чтобы наслаждаться нежданно-негаданно свалившимся на меня богатством, я занимаюсь весьма сомнительным делом, которое будет иметь для меня самые печальные последствия. Господи, ведь я своими руками рою себе могилу!

Винсент судорожно вцепился рукой в план, будто собирался разорвать его, однако не сделал этого. Он снова уставился на красную точку, постоянно притягивавшую его взгляд.

– Клад здесь! Я в этом уверен! – прошептал Карпантье. – Более того, я это знаю! Я его вижу!

Пес, мирно дремавший на полу, навострил уши. В этот момент в дверь постучали.

– В чем дело? – спросил Винсент, подскочив от неожиданности. – Что вам угодно, Робло?

– Пришли от вашего нотариуса, – раздался за дверью голос слуги.

– Меня нет дома, – резко проговорил Винсент. – Скажи, пусть придут в другой раз.

– Этот человек попросил, чтобы я сообщил вам его имя, – продолжал настаивать Робло.

– Мне все равно, какое у него имя! – гневно крикнул Карпантье.

Но Робло не унимался.

– Это господин Пиклюс, муж горничной госпожи графини, – доложил он. – Ну ладно, сейчас я скажу ему, что вас нет дома.

– Нет! Пусть войдет, – поспешно распорядился Винсент.

Он направился к двери и отодвинул засов.

Через несколько секунд появился господин Пиклюс.

Его нельзя было назвать красавцем-мужчиной, но у горничных бывают и более невзрачные мужья. К тому же звание клерка из конторы нотариуса еще никому не прибавляло респектабельности.