Роковое наследство - Феваль Поль Анри. Страница 7

Вооружившись линейкой, Винсент исправил первоначальный набросок, проводя мелом точно по стыкам камней. На этот раз полковник остался доволен.

– Недурно, – сказал он. – Не исключено, что стены будут простукивать прикладом или кувалдой, и надо, чтобы никто ничего не заметил.

Карпантье взял зубило и молоток. В ту самую минуту, когда Винсент собрался в первый раз ударить по стене, раздался бой часов, расположенных, казалось, всего в нескольких шагах от бывшего архитектора.

Винсент замер и прислушался. Пробило девять.

– В полночь ты сможешь подкрепиться, если захочешь, – проговорил полковник. – У нас тут есть мясо, хлеб и вино.

Старик замолчал и после паузы воскликнул:

– Безумец! Ты ломаешь себе голову! Ты пытаешься вспомнить, где слышал раньше этот бой, ведь каждые часы, как и люди, обладают собственным голосом. Я, например, среди тысяч других узнаю бой на колокольне Святого Франциска в Катании. За этим храмом жила моя последняя возлюбленная. С тех пор минуло шестьдесят лет. Чтоб меня черти взяли, если ты когда-нибудь слышал хрип этих моих старых часов; я приобрел их вместе с прочим хламом, валяющимся здесь. Они в хорошем состоянии. Для пущей надежности я продам их, как только мы закончим работу. Или лучше, знаешь, я подарю их тебе. Ты, небось, любишь всякие диковинки, вот и поставишь эти часы себе на камин.

Винсент долбил стену. Старик в превосходном расположении духа наблюдал, как разлетаются в стороны осколки камней.

Каждые пять минут полковник брал в руки золотую табакерку, украшенную портретом русского императора, и, держа ее на почтительном расстоянии от своего лица, с чувством втягивал воздух.

Так старик поступал всегда и во всем. За столом он глядел на вина и принюхивался к ароматам соблазнительных блюд. Сам же съедал не больше, чем птичка в клетке.

Ничто, купленное за деньги, уже не доставляло ему радости.

Но в этом иссохшем, хрупком, как распадающиеся руины, теле жила могучая страсть. Золото неодержимо притягивало старика к себе. Он мечтал обладать несметными богатствами так же горячо, как человек в расцвете сил, которому деньги позволяют удовлетворить все пылкие желания, необузданные аппетиты и неутолимую жажду.

Полковник, эта ветхая развалина, обреченная на вечное воздержание, любил золото ради золота. Таковы все великие скупцы: их вечное вожделение не знает пределов. Они гребут золото, как вампиры сосут кровь.

А некоторые, вопреки здравому смыслу, стремятся сберечь свое богатство и после смерти.

Полковник с выражением полного блаженства на лице вращал костлявыми большими пальцами и приговаривал:

– Хорошо работаешь, я доволен, что остановил свой выбор на тебе. Вон отлетел осколок размером с кусок хлеба. Когда пробьешь первый слой, дела у нас пойдут быстрей, там дальше песчаник. Осторожно, не покорябай соседние камни. Принцесса будет возлежать в этом укрытии, как в спальне. Стена выходит в чистое поле, мы прорубим с внешней стороны щелки для воздуха. Отдохни. Закурить я тебе не предлагаю, у меня от табачного дыма кашель начинается; может, выпьешь глоток?

Карпантье утер лоб, на котором блестели капли пота.

– Каких именно размеров должна быть камера? – опросил Винсент.

– Два метра в ширину, – не задумываясь, ответил старик, – три в длину, семь футов в высоту. Итого – четырнадцатиметровый куб. Лучшие специалисты сходятся в том, что четырнадцати кубических метров воздуха достаточно для поддержания жизни взрослого человека... Что хмуришься, друг мой?

– Я хмурюсь потому, – печально отозвался Винсент, – что не знаю, строю ли я убежище или каземат. Мне страшно.

V

ЗАРОЖДЕНИЕ НАВЯЗЧИВОЙ ИДЕИ

Когда невидимые часы пробили три, оповестив, что Винсент работает уже добрых шесть часов, полковник – бодрствующая ночная птица – приподнялся в кресле.

– Недурное начало, – заявил он. – Довольно на сегодня, друг мой. Камень подточен со всех сторон, завтра вы вырвем его, как большой зуб. Знаешь ли, я тобой доволен. А теперь пора бай-бай!

Карпантье вытер мокрый лоб платком и надел сюртук. Вокруг камня в самом деле виднелись со всех сторон глубокие щели, куда целиком погружалось самое длинное зубило.

Печка уже давно перестала гудеть. Встав на ноги, полковник поежился.

– Не хватало еще простудиться! – проворчал он. – Ты не поверишь, что в отрочестве, году эдак 1750-м, я был, можно сказать, приговорен... Знаменитый Берхав нашел у меня чахотку. Я выздоровел, но с тех пор опасаюсь простуд. Ведь мамочка обо мне уже не позаботится.

Винсент застегивал пальто, задумчиво глядя на старика.

Карпантье был натурой мечтательной, восторженной на немецкий лад, более склонной к печали, чем к веселью.

Однако последние слова старика заставили Винсента улыбнуться.

– Могу поклясться, патрон, – произнес он, – что у вас не может быть дурных намерений!

– Я тоже, – отозвался полковник. – Я люблю тебя, птенчик, за твою простоту. Должно быть, ты талантлив. Те архитекторы и живописцы, которые не в меру умны, непременно создают ерунду. Давай-ка сюда голову. Я с тобой приятно провел время.

Карпантье покорно подставил старику голову. Полковник завязал ему глаза, аккуратно погасил обе лампы и вывел Винсента на лестницу. Слышно было, как господин Боццо запирает дверь.

Они снова зашагали по мягкой земле и по траве, затем миновали калитку, выходившую, как предполагал Винсент, на деревенскую улицу.

– Эй, ты, бездельник! – крикнул полковник, надвинув капюшон Винсенту на лоб.

И тотчас шагах в пятидесяти послышался стук колес.

– Гони во весь опор, Лантимеш! – буркнул полковник. – Глаза слипаются. Я засыпаю на ходу, как дитя.

Он подвел Винсента к дверце и помог сесть в экипаж.

В следующий миг коляска тронулась.

Полковник потрепал Винсента по щеке и проговорил:

– Хотел бы я знать, что творится сейчас в этой башке. Ты, поди, совсем запутался в догадках! Ладно, давай поспим.

Он забился в угол и замолчал.

Приблизительно через четверть часа экипаж остановился, дверца отворилась, и громкий голос спросил:

– Что везете?

– Поистине, – вскричал внезапно разбуженный полковник, – путешественник чувствует себя спокойнее в Нижне-Бретонских ландах и даже в татарских степях, чем на парижских заставах. Некоторые плоды цивилизации удивительно горьки.

Дверца захлопнулась, и тот же голос произнес:

– Проезжайте!

Полчаса спустя они снова остановились.

– Выходите, друг мой, – сказал полковник, – мы прибыли.

Карпантье повиновался. Он услышал, как звякнули монеты в руке у кучера; тот пробормотал слова благодарности и подхлестнул лошадей.

Полковник крикнул ему вслед:

– Завтра, Лантимеш, в то же время на том же месте! Карпантье стоял один посреди улицы. Его поразил голос кучера, только что произнесший «спасибо». Фантазия Винсента разыгрывалась все сильнее и сильнее.

Он не успел ничего обдумать, как к нему подошел полковник и снял с его глаз повязку.

Карпантье узнал улицу Нев-де-Пети-Шан и запертую решетку пассажа Шуазель.

Вдали слышался стук колес экипажа, катившего в сторону Пале-Рояля.

«Может быть, я еще успею догнать коляску», – подумал Винсент, и сердце его взволнованно заколотилось.

В эту минуту полковник, опершись на руку Карпантье, произнес:

– Надеюсь, мой милый, ты не бросишь старика посреди улицы? Силы у меня не те, что в двадцать пять лет. Проводи меня домой.

Отказать старику было невозможно: полковник дрожал всем телом. Мужчины зашагали по улице Вантадур, затем – по улице Терезы и вскоре дошли до ворот особняка Боццо-Корона.

Постучав молотком, полковник сердечно пожал Винсенту руку и проговорил:

– Ложись спать, мой славный друг, и выспись получше. Завтра я тебе так или иначе дам о себе знать. Если не будет других указаний, в восемь ноль-ноль приходи сюда, и мы вместе отправимся в мой загородный дом.

Ворота открылись, привратник выбежал навстречу хозяину. Заключив свою речь ласковым кивком, полковник удалился.