Странствия Лагардера - Феваль Поль Анри. Страница 52

Так что не успел Шаверни два раза прокричать: «Aqua, aqua fresca!» [61] – слова, которые путешественник слышит в Ис­пании на каждом шагу, – как его окружила толпа водоносов. Глаза их яростно сверкали, а лица были искажены злобой.

Конечно, маркиз прятал под одеждой кинжал, а под се­дельным ремнем – короткую шпагу. Однако он сообразил, что с новыми товарищами лучше уладить дело миром.

Впрочем, это не заняло у него много времени.

– Ты давно здесь? – спросил один из водоносов.

– Только что из Сеговии, друг мой. Неужто в этом горо­де не найдется места для двух славных ребят?

– А разрешение от селадора у тебя есть?

– Кто это – селадор?

– Это чиновник, который отвечает за порядок в городе. Он требует, чтобы каждый новый аквадор представил ему по­ручительство в том, что является человеком честным, добропорядочным, придерживающимся истинной веры.

– Нет у меня никакого поручительства. А что, я похож на бандита?

Неужели детина, который наступал сейчас на Шаверни, сам предъявлял когда-то такое свидетельство? Вид его позволял в этом усомниться: похоже, он переменил немало занятий, прежде чем стал Эквадором. Может быть, поэтому он и был столь непреклонен.

– Придется тебе отсюда убраться, – заявил он.

– Погоди минутку, друг, – возразил Шаверни. – Зай­дем сначала все вместе в эту харчевню да разопьем несколько бурдюков вина – так-то мы лучше сговоримся.

Это было хорошее предложение. Аквадор старается продать как можно больше воды, но немалую часть выручки тратит на вино. Так наши цирюльники никогда не пользуются сами теми мазями для ращения волос, которые так расхваливают клиен­там.

Ослов и мулов торговцы водой поставили у входа в харчев­ню мордами к стене – так их можно бросить без присмотра часа на два, и они не сдвинутся с места.

Шаверни усадил аквадоров в укромном уголке, чтобы их разговора никто не слышал.

– Сколько вы зарабатываете за день? – поинтересовал­ся он.

Послышались разноречивые ответы: кто-то завышал свою выручку более откровенно, кто-то – менее. Маркиз выбрал из услышанного среднюю цифру.

– Значит, – заключил он, – мы с товарищем можем получить в день песеты по три на брата?

– Точно.

– В Мадриде нам надо пробыть четыре дня, итого на двоих – двадцать четыре песеты. Вот вам тридцать, разделите между собой. А теперь давайте выпьем!

У испанцев от удивления глаза полезли на лоб.

– Не поняли? – улыбнулся Шаверни. – Я так и ду­мал, что не поймете. Так слушайте: я не из Мадрида, не из Сеговии, не из Испании – и вообще я не водонос. Я совсем не хочу быть вашим конкурентом.

– Мы видим… Чего же тебе надо?

– Я переоделся Эквадором, чтобы найти красавицу, кото­рую от меня прячут. Через четыре дня весь этот маскарад бу­дет мне уже ни к чему.

Любой испанец, от первого гранда до последнего водоноса, го­тов сочувствовать влюбленным. Маркиз тронул сердца своих собе­седников. Раздался дружный хохот – и вино полилось рекой.

– Мы всех предупредим, – сказал один из водоносов, – чтобы никто тебе не мешал. Да может, и мы тебе еще приго­димся? Мы со своими кувшинами везде бываем и служанок умеем разговорить. Скажи только, в каком доме прячут твою сеньориту. Хотя бы на какой улице?

– Не знаю…

– Так мы узнаем. Какая она из себя?

Шаверни описал им Аврору, донью Крус, Лагардера, Паспуаля и, наконец, Кокардаса, узнать которого было проще всего.

Аквадоры оказались для маркиза бесценными помощника­ми – пренебрегать такими явно не следовало. Он щедро за­платит им, – но и сам внакладе не останется.

– Пятьсот песет тому, кто разыщет кого-нибудь из тех, о ком я вам рассказал, – объявил Шаверни. – В этот час вы всегда найдете меня здесь. Что ж, до завтра: пока же я и сам отправлюсь на поиски.

Колокольчики на шеях ослов и мулов вновь весело зазвене­ли – и аквадоры разбрелись кто куда.

– Aqua, aqua pelada, aqua fresquita! Quien quiere aqua? [62] – во всю мочь кричал маленький маркиз, не забывая рассматри­вать лица прохожих и заглядывать в прорези ставен.

На Пласа Майор его остановила толпа. В центре площади проповедовал монах – «булеро», продавец индульгенций. Та­ких всегда собираются слушать простые набожные люди.

Лица монаха не было видно: его закрывал шерстяной капю­шон. Говорил же проповедник без умолку, рассказывая о стра­стях Господних так, словно видел все своими глазами, и постоянно взывая к Матери Божьей, святому Иакову Компостелльскому и всем святым праведникам Кастилии и Арагона.

Его красноречие почему-то вызывало страшную жажду. Некий добрый капуцин [63] подошел к водоносу и залпом осушил стакан.

С ним был товарищ: капуцины в Испании всегда ходят по двое. Шаверни предложил воды и второму, но тот лишь пре­зрительно отвернулся: видно, не таким напитком привык до­стойный отец орошать себе горло!

Впрочем, осмыслить этот факт Шаверни не успел. Пропо­ведник вдруг исчез, словно сквозь землю провалился; женщи­ны, монахи, нищие и все прочие тоже разбежались кто куда.

В несколько секунд площадь опустела: на ней остались лишь рота полицейских, один водонос – то есть Шаверни – и один монах, имя которого мы скоро узнаем.

Другой отряд полицейских, пропустив толпу, перекрыл вы­ходы на боковые улицы; так невод, поставленный на крупную рыбу, дает ускользнуть мелкой рыбешке.

Всякий, кому известно, как в Испании почитают монахов, без труда угадает, кто был этой крупной рыбой. Сообразил это и Шаверни: на капуцина полицейские сети расставлять не могли, и значит, рыбой был он сам. Молодому человеку не при­шло в голову убежать с площади вместе с толпой – и вот теперь он угодил в самую заурядную мышеловку.

Но вскоре Шаверни понял, что ошибся: жандармы даже не смотрели в его сторону.

Капуцин же озирался в поисках товарища: он не заметил, как тот живо сбросил шерстяную сутану, накинул ее на жен­щину, бежавшую впереди, и проскочил через ячейки невода.

Женщину тут же схватили. Увы! Она оказалась торговкой ар­бузами, которую хорошо знали на Прадо. Жандармы поняли, что их провели.

Второй капуцин не догадался сделать того же – и попал­ся. Однако у него были длинные, крепкие ноги, и он пустился наутек.

Вокруг Пласа Майор началась сумасшедшая гонка. Двад­цать раз полицейские уже готовы были схватить убегавшего ка­пуцина, и двадцать раз он ускользал от них. На балконах множество любопытных следили за этой корридой в новом вкусе.

Капуцин несколько раз проскакивал мимо Шаверни. Один раз он промчался так близко, что маркиз расслышал его бормо­тание:

– Не догонят, голубь мой, не догонят!

Маркиз так и подскочил: это был Кокардас! А второй, стало быть, – Паспуаль.

Что же делать? Окликнуть мнимого капуцина – значит, погубить и его, и себя. Опять Шаверни встретил человека, ко­торый знает, где скрывается Лагардер, – и опять не может выведать эту тайну!

Бежать Кокардасу было нелегко: рапира, скрытая под су­таной, путалась у него в ногах. Да ему и надоело удирать от жандармов, словно зайцу от борзых. Пока он изображал мона­ха, бегство не роняло его достоинства, – но жандармы дого­няли, и настал час вновь превратиться в Кокардаса.

Внезапно шпага явилась на свет, и обступившие было Ко­кардаса жандармы в испуге попятились – тем более что ру­гался он так, как в монастырях ругаться не принято. Гасконец походил на истыканного бандерильями быка, который вдруг резко останавливается и, разбрасывая во все стороны копытами песок, выбирает первую жертву…

Итак, Кокардас замер посреди площади, один против трид­цати полицейских. Из-под распахнувшейся сутаны виднелся ветхий камзол и старые сапоги. Вид у бретера был внушитель­ный; Шаверни еле удержался, чтобы не броситься ему на по­мощь.

Но врагов было слишком много – к тому же гасконец не видел, что происходит у него за спиной. Неслышно, как змея, к мнимому монаху подполз низенький, коренастый, крепкий человечек – один из тех испанских горцев, что могут поднять лошадь или быка, словно охапку сена.