Юность Лагардера - Феваль Поль Анри. Страница 31

А Анри бодро продолжал:

— Вас я уже спас, так почему бы теперь мне не попытаться спасти вашего отца? Я наверняка сумею это сделать. Проникнуть в «Сосущего теленка» не труднее, чем проделывать акробатические упражнения посреди Сены, когда бурное течение несет тебя вдаль, а сверху сыплется град камней, от которых приходится уворачиваться, совершая кульбиты почище тех, которыми славятся дрессированные собаки мамаши Туту.

Армель в испуге сжала руки. Она постепенно начала вспоминать о том, что с ней произошло. Из-за охватившего ее горя она совершенно позабыла о вчерашних событиях, но теперь прежний липкий и холодный страх вновь сжал ей сердце.

— Ох, — прошептала она, — я словно умерла… мне было холодно, я не могла пошевельнуться… рядом скользили змеи… Мне было так страшно!.. А главное, холодно!

— Бедняжка! — вздохнула госпожа Бернар.

— А не знаете ли вы, — спросила Армель, — почему эти злые люди хотели утопить меня?

— Нет, — ответил Анри и с уверенностью добавил: — У них бы все равно ничего не вышло, ведь я был рядом, а рядом со мной вам ничто не угрожает, мадемуазель!

Эти слова оказались решающими. Душа Армель распахнулась ему навстречу. Доверие и благодарность — вот какие чувства наполняли все ее существо. Маленький Парижанин сразу стал ее избранником, ее названым братом. С неизъяснимой грацией она протянула ему свою ручку и, улыбнувшись сквозь слезы, произнесла:

— Для вас я всегда буду Армель… вашей маленькой Армель… на всю жизнь!

Анри поклонился и не менее грациозно принял протянутую ему руку. Сердце его ликовало. Немного помолчав, он спросил:

— Армель… для меня вы всегда будете просто Армель… на всю жизнь… а для других? Как называют вас другие?

— Мой отец тоже всегда зовет меня Армель. Он дворянин, его имя — Оливье де Сов. А ваше? Впрочем, я и так уже знаю, как буду звать вас: Анри, правда?

— По прозвищу Маленький Парижанин… — добавил мальчик, немного смутившись и побледнев.

— Анри — а дальше?

Госпожа Бернар, услышав роковой вопрос, вздрогнула, Анри же побледнел еще больше. Почтенная дама решила прийти ему на помощь:

— Ваш спаситель, Армель, тот, кто пообещал разыскать вашего отца, — также благородного происхождения… Пока он носит имя одного полуразрушенного, заброшенного дворца, расположенного неподалеку отсюда… Лагардер… Но вам лучше забыть на время это имя. Не стоит лишний раз произносить его вслух…

Могущественные враги следят за нами… они велели мне хранить молчание… Клянусь, что в урочный час и в урочном месте Анри узнает все о своих предках.

Пока госпожа Бернар говорила, мальчик стоял молча, опустив глаза. Яростная борьба чувств читалась на его лице. Наконец огромным усилием воли он поборол свое волнение. А так как Армель снова зарыдала, повторяя: «Мой отец умер!», то он, лаская светлые кудри дочери Оливье де Сова, принялся утешать ее:

— Нет-нет! Я уверен, что он жив! Успокойтесь, Армель, и расскажите мне все с самого начала… Почему отец повел вас в этот гнусный кабак?

Вошедшие на цыпочках Роза Текла и Изидор остановились послушать историю девочки.

Когда Армель принялась описывать Эстафе, Анри гневно воскликнул:

— Так ведь это он, этот мерзавец вместе со своим сообщником как раз и бросил вас с моста! О! Я навсегда запомнил этих убийц! И я отомщу им! Но продолжайте, Армель. Самая ничтожная подробность может нам многое разъяснить…

Армель старалась вспомнить все. Она рассказала о предложении Эстафе, о том, как они пошли в кабачок «Сосущий теленок», о чудесном обеде…

Когда она перешла к дуэли между Марселем де Ремайем и Оливье, слушателей поразил вид Анри.

Глаза мальчика метали молнии, грудь его высоко вздымалась, и нетрудно было догадаться, что сердце его билось с бешеной скоростью.

Взглянув на госпожу Бернар, мамаша Туту с удивлением отметила, что та грустно качает головой. Верная служанка семьи Лагардеров была очень расстроена: она вовсе не желала, чтобы ее маленький господин Анри отличился на военном поприще. Она мечтала видеть его корпящим над фолиантами, изучающим живые и мертвые языки и получающим дипломы — солидные пергаменты, скрепленные печатями почтенных профессоров Сорбонны, а в один прекрасный день — и докторскую мантию. Но увы, это были только мечты! Дуэли, сражения даже рассказы о них поднимали в душе Маленького Парижанина настоящую бурю восторга.

Услышав слова Анри, госпожа Бернар еще более укрепилась в своей печальной уверенности, что ей никогда не придется увидеть юного отпрыска древнего рода студентом Сорбонны.

— Ваш отец — истинный дворянин, его пример достоин подражания! Об этом забияке Ремайе ходят самые разные слухи… Он прекрасно владеет шпагой, но поведением своим лишь позорит благородное ремесло фехтовальщика! Ах! И когда я только вырасту!..

Мальчик сокрушенно вздохнул и продолжил свои расспросы:

— Армель, постарайтесь вспомнить какие-нибудь подробности вашего похищения.

— После обеда я захотела спать… очень захотела спать! Когда отец последовал за человеком со шрамом, я заснула прямо на руках рыжей служанки, толстухи Марион, как все ее называли…

— Марион! — отметил Анри. — Запомним. Надо будет заставить ее разговориться! Продолжайте, прошу вас.

— Это все. Сегодня утром я проснулась в этом фургоне… Больше я ничего не помню.

Анри покачал головой.

— Сомнений нет, их обоих чем-то опоили — и отца, и дочь. Девочка более слабая, поэтому она заснула первой. Но какую цель преследовали злодеи? Зачем они заманили Оливье де Сова и мадемуазель Армель в «Сосущего теленка»?

— «Сосущий теленок» — кабачок, пользующийся в Долине Нищеты весьма дурной славой, — заметил господин Изидор. — Хотя там, в отличие от других подобных заведений, обычно не орудуют наемные убийцы. То есть я хочу сказать, что это — не разбойничий притон, как прочие кабаки в том же квартале, хотя в карты или в кости вас там обыграют мгновенно, ибо в «Теленке» полным-полно тех, у кого всегда наготове крапленая колода или лишние кости, которые они подменяют с поразительной ловкостью. Но, насколько я знаю и как гласит народная молва, — а ведь известно, что vox populi — vox Dei [29], — владелица кабачка, прозванная Злой Феей, запрещает проливать там кровь. Разумеется, если ты попал туда, твой кошелек погиб; тебя могут вынудить оставить в кабачке последний камзол, однако не убьют, это уж точно.

— Ваши слова убедили меня, — произнес Маленький Парижанин. — Нет сомнений, нам не стоит бояться самого худшего. Отец мадемуазель жив, хотя и попал в переделку.

Затем он спросил паяца:

— Помните, недавно, когда я бесцельно бродил по улицам, мне случилось услышать некий разговор?.. Никак не могу вспомнить его подробностей… Неужели память теперь подведет меня? Жаль, что я слушал его не очень внимательно… Господин Плуф, не подскажете ли вы мне, о чем же там шла речь? Кажется, именно вам я тогда рассказал о нем, и сейчас вы смогли бы помочь мне. Кажется, беседа, велась о похищении смелых молодых людей с целью их отправки в Вест-Индию?

— Возможно, — побледнев, ответил Изидор. — Однако, откровенно говоря, нам, бедным циркачам, не пристало интересоваться подобными вещами…

Маленький Парижанин сдержал улыбку, чтобы не обидеть товарища. Увы, он не мог изменить его! Господин Плуф был труслив как заяц. Он боялся всего и всех: боялся Господа Вога, трепетал перед королем, но поистине священный ужас вызывал у него начальник полиции! Господина де Ла Рейни он боялся больше, чем Бога и короля, вместе взятых!

И при этом во всем королевстве не сыскать было столь честного и доброго человека, как компаньон мамаши Туту.

Получив ответ Изидора, вернее, то, что приходилось считать таковым, спаситель Армель раздосадованно ругнулся in petto [30]: «Чума их побери, эти заячьи души! Если бы сердце его находилось не в пятках, я бы попросил его пойти со мной в Шатле. Люди из королевской полиции, несомненно, выслушали бы его. Мы бы привели к ним Армель… Рассказ девочки наверняка побудил бы этих ищеек начать расследование. Они бы отправились с обыском в „Сосущий теленок“, порасспросил бы тех, кто днюет и ночует в этом злачном месте…