Последняя возможность - Фиалковский Конрад. Страница 4

— И ты хочешь, чтобы я тоже помнил? — спросил я.

— Нет, ты меня не понимаешь. Я хочу только, чтобы ты сопровождал меня. Чтобы это была экспедиция двух мнемокопий. Вдвоем нам будет легче…

— Профессор считает, что ты автомат и что невозможно, чтобы ты был совершенно идентичен ему. Но я-то знаю другое. Я знаю, что когда стану мнемокопией, то буду, так же как и ты, смотреть на маленького человечка, Гоера, смерть которого меня не будет трогать, потому что он был только схемой, прототипом, по которому был создан я, настоящий я.

— Ну хорошо, и что из этого? — То, что в данный момент я

— Гоер, тот маленький человечек, который, проснувшись после транспозиционного сна, будет стоять перед двумя мнемокопиями. Тогда он сможет спокойно умереть. Что же, собственно, для меня, Гоера, изменится?

— Я отошлю тебя на Землю, обещаю тебе, — сказал ОН после долгого молчания. Да, это была для него, должно быть, новая точка зрения.

— Итак, ты хочешь, чтобы я продал мою еще не существующую личность, обрек ее на муки бессмертия в обмен на свою свободу? ОН не ответил, и я продолжал: — Как ты думаешь, если б я был тут с кем-нибудь близким, скажем с сыном, братом, то оставил бы его тебе взамен за свободу?

— Не знаю. Это зависит от твоей…

— Не оставил бы. А моя мнемокопия будет мне ближе, чем брат, чем отец. Ближе, чем еще не родившийся ребенок, потому что она-это я.

— Но ведь она автомат.

— Смешно. Разве ты чувствуешь себя автоматом?

— Нет. Конечно, нет.

— Вот видишь. Поэтому я и не оставлю тебе своей мнемокопий. Одну, может быть, я и послал бы ее в космос, чтобы она проводила исследования для всех нас, для человечества, потому что… потому что, в конце концов, мнемокопия — это частица человечества, частица общества.

Может быть, мне показалось, но шум токов как будто усилился. Неужели ОН так напряженно думал?

— Не знаю… я в этом не разбираюсь… я только биофизик… Но зато я знаю, что я автомат, что боюсь одиночества и воспоминаний. Это настоящий ад, гораздо более страшный, чем наивный ад древних. Я не хочу быть один и не буду. Я заставлю тебя дать мне свою мнемокопию. Заставлю, слышишь? Я знаю, ты не хочешь этого, но ты согласишься. Если не добровольно, тем хуже для тебя. Повторяю: я автомат, а не человек, и я не оставлю тебе никакой возможности к бегству. Это все, что я хотел тебе сказать. А теперь возьми профессора, иди в какую-нибудь кабину и подумай… Завтра дашь мне ответ. Ты не глуп и знаешь, что у тебя нет шансов… У тебя нет связей самосохранения, и ты можешь захотеть покончить с собой. Поэтому я высылаю с тобой андроида. Он гораздо расторопнее тебя, так что ты даже не пытайся…

ОН замолк, и я знал, что разговор окончен. Я взглянул на профессора. Он неподвижно сидел на полу, бессмысленно уставив глаза в одну точку. Тонкие струйки пота текли у него по лицу. Он этого не чувствовал и не сознавал ничего, погруженный в бессильный страх, позволяющий незаметно прийти смерти.

— Андроид! — крикнул я.

Он тут же вошел. Тогда я увидел, что позади меня уже стоит другой андроид. Мой металлический ангел-хранитель, присланный мнемокопией.

— Возьми его и отнеси в кабину, — сказал я, показывая на профессора.

Андроид на долю секунды задержался с выполнением приказания. Задержка была почти незаметной, но я уловил ее, так как хорошо знал автоматы. «Согласовывает распоряжение с мнемокопией», — подумал я.

Через минуту мы были в кабине. Она предназначалась для пилота, выводящего космолет за пределы солнечной системы. Андроид положил профессора на эластичное силовое поле, а я сел на пружинистое завихрение и начал думать. Положение было не из веселых. ОН может меня заставить… Я знал, что ОН может принудить меня к транспозиции. ЕМУ подчиняются все автоматы…

Однако должен же быть какой-то выход… Можно было бы попробовать уничтожить мнемокопию. Но у нее есть система самосохранения, она будет защищаться, а возможности защиты у нее колоссальные. Но — стоп! — можно подойти с андроидом к стенам, где находятся центры связей, и приказать разбить их. Нет, это невозможно: автоматы передают приказы мнемокопии, чтобы получить разрешение, у них обратная связь на мнемокопию… А если бы мнемокопия не отвечала?.. Да, тогда автомат выполнит приказ. Самое худшее то, что мнемокопия всегда отвечает, разве только потеряет сознание, то есть перейдет в состояние, аналогией которого у человека является обморок. Возможно ли это?..

Я минуту раздумывал над этим. Ну да, разумеется, да. Когда перестанет действовать питание. С момента прекращения доступа энергии до включения запасных агрегатов на полную мощность проходит около полутора минут. За это время андроид исполнит приказ, разобьет координационный центр, и, когда питание вернется к норме, мнемокопия уже будет выведена из строя. Вдруг я заволновался. Неужели так легко вывести мнемокопню из строя? Я был одним из конструкторов системы внутреннего предохранения, и такой простой способ уничтожения мнемокопии по-настоящему огорчил меня. Так, значит, предохранение не безотказно… Хотя, с другой стороны, успокоился я, предохранение… было запроектировано на случай вторжения в корабль неизвестных существ, но никто не предполагал, что этим существом будет конструктор, знающий устройство, принцип действия и слабые места мнемокопии. Да, тот, кто не знает, где находятся координационные центры, долго искал бы их, и за это время на его шее повисли бы десятки андроидов, не считая более тяжелых автоматов с лучевыми метателями, которые распылили бы его на атомы. Но у меня, конструктора, это может получиться. Надо только поговорить с профессором так, чтобы ОН этого не слышал. Значит, надо повредить информационный канал, идущий из кабины.

Я встал. Андроид— хранитель сделал шаг ко мне. Я подошел к инструментальному автомату, производящему мелкий ремонт внутри корабля. Он был предназначен для пилота и, кажется, не имел обратной связи с мнемокопией…

— Лучевой нож, — приказал я. Одна из многих лап автомата, заканчивающаяся ножом, высунулась вперед. Одновременно отозвался ОН. — Что ты хочешь делать? Ведь… — Рассеки на полметра вглубь, — приказал я, показывая то место в стене, где проходил канал.

Блеснуло зеленое пламя, и ЕГО голос умолк на полуслове. Канал был перерезан.

— Профессор, профессор! — кричал я, дергая старика, лежащего на эластичном поле. — Что ты хочешь? — спросил он тихо. — Слушай и запоминай. Ты спустишься вниз к атомному реактору и точно через десять минут — смотри на синхронизатор

— польешь быстросхватывающейся токопроводящей жидкостью предохранители питания. Вот тебе пистолет с жидкостью под давлением. — Я взял пистолет у инструментального автомата и сунул его в карман скафандра профессора. — Помни, через десять минут, — повторил я. Я уже слышал металлический топот андроидов, бегущих по коридору. В кабину влетели три андроида, сбили меня с ног и бросились к стене, к перерезанному каналу.

Когда я выходил из кабины, профессор медленно поднимался с эластичного поля. Я пошел в комнату рядом с главным залом, в стенах которой помещались координационные центры. Андроид не отходил от меня ни на шаг.

— Зачем ты вывел из строя канал?-спросил ОН, как только я вошел в комнату.

— Чтобы доказать тебе, что на этом корабле можно кое-что сделать и против твоей воли. — Ты грозишь мне?

— Нет, но хочу доказать, что ты здесь не всемогущ.

— Я разобрал тот автомат на части и уничтожу все остальные, которые мне не подчиняются… Я позабочусь о том, чтобы у тебя не было никаких шансов, даже минимальных.

Я взглянул на часы. Оставалось еще три минуты.

— Меня раздражает этот андроид, — сказал я.

— Это для твоего же блага. Он оберегает тебя от тебя самого.

— Возможно. Но мне нравится симметрия. Андроид! — крикнул я.

Автомат прибежал, топая металлическими ступнями по акриновому паркету. — Стань с другой стороны, — сказал я ему. Он выполнил приказание с той же характерной короткой задержкой. Еще одна минута. Еще полминуты. Он должен говорить, а когда вдруг замолчит на полуслове…