Королева фей (фрагмент) - Спенсер Эдмунд. Страница 7

Слепой старик бессмысленно и тупо;

И ярость принц в душе своей смирил,

Решив, что на глупца сердиться глупо,

Когда ему отмерен разум скупо;

Глупец премудр на первый только взгляд.

И вырвал принц ключи у полутрупа;

Не опасаясь никаких преград,

Отважно открывал он двери все подряд.

35 Затейливое видел он убранство

За каждой дверью и в любом углу,

Где обитало мерзкое тиранство

И наслаждалось роскошью в пылу

Своих злодейств; повсюду на полу

Засохла кровь, как будто закололи

Овечку или агнца в жертву злу

Средь пагубной безжалостной неволи;

Там пепел и зола - следы смертельной боли.

36 Там находился мраморный алтарь,

Где кровь неутомимо проливали,

Преступно истязая Божью тварь;

На Бога христиане уповали,

Не погружались мученики в сон,

К возмездью справедливому взывали

Под алтарём, и жалобнейший стон

Оттуда слышался и после похорон.

37 Был принц охвачен страстью бесполезной;

Открыл он дверь за дверью сгоряча,

Но дверью остановлен был железной;

От этой двери не было ключа,

Ни стража не видать, ни палача.

Но кто и где над пленником глумится?

Дознаться принц попробовал, крича,

Кто за решёткой ржавою томится

И на свободу в ветхом сумраке стремится.

38 Из мрачной, непроглядной темноты

Донёсся глас, похожий на рыданье:

"Ты говоришь со мной? Но кто же ты,

Решившийся прервать моё страданье?

Три раза появлялась в мирозданье

На небосклоне новая луна

С тех пор, как в безнадёжном ожиданье

Томлюсь я здесь, где мрак и тишина,

Неужто жизнь моя тобою спасена?"

39 Из темноты безжалостно-кромешной

Спасителя на помощь рыцарь звал;

Томясь в печали скорбно-безутешной,

Он день за днём во мраке тосковал;

И победитель с петель дверь сорвал,

Почувствовав, какая мука рядом,

А под ногами у него провал,

Как будто он стоит над самым адом

И веет на него из преисподней смрадом.

40 Но несмотря на мрак и трупный смрад,

Несчастный не остался без подмоги;

Бездельничать лишь белоручка рад,

К самим себе всегда герои строги;

Не мешкал победитель на пороге,

На белый свет он пленника извлёк,

Хотя тому отказывали ноги;

От солнца слишком долго был далёк

Он в заточении, где лик его поблёк.

41 Его глаза ушли в свои глазницы,

Пил ненасытный голод кровь из жил,

К ланитам прикасался мрак темницы,

Которому весенний цвет не мил;

Немые обитатели могил

Так выглядели бы, когда бы встали

Из гроба; рыцарь выбился из сил,

Хоть рассекал он прежде шлем из стали;

Теперь с цветком он схож, чьи краски отблистали.

42 Возликовала дева в первый миг,

Узрев его, но горько зарыдала,

Увидев омрачённый этот лик,

Который так сиял и цвёл сначала;

Его страданья дева угадала:

"Ах, что за смертоносная звезда

Вас, господин, во мрак препровождала,

Где лютая сразила вас вражда,

Кровь отравляя вам дыханием вреда?

43 Привет вам, рыцарь, в радости и в горе!

Мучителен без вас был каждый шаг;

В невыносимом гибельном позоре

Повержен ваш неумолимый враг;

Сменяется беда избытком благ,

Порой печаль предшествует наградам".

Однако слишком долго тяжкий мрак

Травил его своим смертельным чадом,

Он слишком долго был томим духовным гладом.

44 А победитель молвил: "Госпожа!

Былые бередить зачем печали,

Непоправимым прошлым дорожа?

Напевы никогда не омрачали

Душ, для которых, скорбные, звучали;

Смысл прошлого, как ведомо давно,

В том, чтобы нас несчастья поучали,

Хоть каждому известно всё равно:

Блаженства смертному на свете не дано.

45 Сил набирайтесь, рыцарь! Вы свободны.

Нет вашего свирепого врага;

Простёрт во прахе супостат негодный,

А вот и ведьма, злая пустельга.

Казнить её или пустить в бега,

Помиловать? Скажите, рыцарь, прямо".

"Раздеть её, и вся тут недолга! -

Вскричала Уна. - Казни эта дама

Не стоит, нет, она достойна только срама!"

46 С неё сорвали головной убор

И совлекли роскошные наряды,

Которыми прельщала до сих пор,

Чаруя вожделеющие взгляды;

Казалось, несказанные услады

Пленительная нагота сулит;

Но обнажились дьявольские клады;

Описывать приличье не велит

Старуху мерзкую, отвратную на вид.

47 На лысой безобразнейшей макушке

Торчали, против старости греша,

Средь лишаев гнилые струпья-стружки,

Короста накопилась и парша;

Подобие беззубого ковша,

Вонючий рот смердел, отраву множа;

Соски сочились жижей, как лапша;

С шершавою корой кленовой схожа

Была поблекшая морщинистая кожа.

48 Но муза благородная чиста;

Пожалуй, покраснели бы чернила

При описанье лисьего хвоста

И наготы, прогнившей, как могила;

Орлиными когтями наградила

Природа-мать одну из гадких ног;

Другая на медвежью походила;

И кто бы отвращенье превозмог,

Узрев обличие, в котором жил порок?

49 Куда девались прелесть и величье?

Не верят рыцари своим глазам,

Сказала Уна: "Таково обличье

Обмана, потакающего вам;

Вы посмотрите: обнажился срам

Дуэссы, обрекавшей смертных бедам".

Нагую ведьму никакой бальзам

Не исцелит; за мороками следом

Она пустилась в путь, который нам неведом.

50 От ненавистного лица небес,

Свой стыд от глаз назойливых скрывая,

В пустынные пещеры или в лес,

Где темнота густеет гробовая,

Бежать пыталась ведьма чуть живая,

А рыцарей и деву привлекла

Обитель, где, на благо уповая,

Врачуют от безжалостного зла,

Среди сокровищ всех там благодать цела.

ПЕСНЬ IХ

33 Приблизились они к проклятой сфере,

Где злыдень окаянный обитал

В глухой, угрюмой сумрачной пещере,

Похожей на могилу в толще скал,

Как будто зев зияющий глотал

Тела умерших, а над горной кручей,

Пугая пташек, филин хохотал

И выл, не вынося других созвучий;

Лишь духи вторили ему в тени дремучей.

34 Внушала ужас мрачная скала

И на деревьях странные предметы;

Везде висели мёртвые тела,

Над пустотой безжалостно воздеты;

Валялись под деревьями скелеты,

Заросшие зелёною травой;

Узрел приезжий эти силуэты

И скрылся бы, от страха сам не свой,

Однако рыцарь удержал его другой.

35 Они вошли во мрак пещеры гнусной,

Где на полу проклятый кровосос

Сидел, привычно тешась мыслью грустной;

Костлявый череп у него зарос

Нечёсаными космами волос;

Глазницы были бедственно глубоки,

И заострился, вытянувшись, нос,

До самых челюстей ввалились щеки,

И в жилах, кажется, давно иссякли соки.

36 Тряпьём прикрыты тощие бока,

Шипами сшиты тряпки неумело,

И стоит клок дырявого клока,

А на полу в грязи валялось тело,

Которое уже окоченело,

Однако кровь ещё лилась, и что ж!

В крови зловеще лезвие чернело: