Кокинвакасю — Собрание старых и новых песен Японии - Поэтическая антология. Страница 11

Такие песни лишь повествуют о чем-либо без особых сравнений. Что можно сказать о приведенной песне? Душу ее постигнуть нелегко. Ее можно отнести также и к пятому виду — «песен о вещах обыкновенных» (тадаготоута).

Третий вид — «песни-уподобления» (надзураэута) [13]

Такие песни уподобляют одно другому, называя то, что в них сходно. Эта песня, возможно, не вполне соответствует такому определению, а лучше будет соответствовать вот какая:

Четвертый вид — «песни-сопоставления» (татоэута). [14] Например:

В таких песнях чувства, наполняющие сердце, выражаются через сопоставление с различными травами, деревьями, птицами и зверями. Скрытого смысла в них нет. Однако, как и в песнях первого вида (соэута), способы выражения должны по возможности различаться. Вот еще подходящий пример:

Пятый вид — «песни о вещах обыкновенных» (тадаго-тоута). [16]

В песне этой говорится о том, как было бы, если бы все в мире было устроено хорошо и правильно. Однако по духу песня эта не вполне соответствует определению. Скорее ее можно было бы назвать томэута. [18] Вот более подходящий пример:

Шестой вид — «песни-славословия» (иваиута [20]). Например:

Подобные песни восхваляют сей мир и возносят славословия богам. Однако приведенная песня не вполне соответствует определению. Вот более подходящий пример:

Впрочем, едва ли всю поэзию можно разделить на шесть видов.

Ныне, когда в жизни так ценится внешняя яркость, сердца людей стремятся к показному блеску, и появляется множество песен безвкусных, легковесных, преходящих. Иные служат забавой в домах легкомысленных сластолюбцев, сокрытые от взоров наподобие рухнувшего дерева, что гниет под водой. Не место песням и на людных сборищах, где они всем открыты, словно метелки цветущего мисканта. Поразмыслив, с чего начиналась японская поэзия, мы поймем, что негоже ей пребывать в таком положении. Многие поколения правителей в стародавние времена созывали бывало придворных, повелевая им воспеть в стихах красу вешних вишен на заре или луну осенней ночи. Порой поэт отправлялся нехожеными тропами в дальний край, чтобы предаться созерцанию цветов, порой уходил в беспросветный мрак ночи, чтобы помыслами устремиться к луне. Государи же читали те сочинения, отделяя искусные от невежественных.

Не только о том, но и о многом ином писали поэты: сравнивали век повелителя с камушком, что станет скалою; [22] уповали на милость государеву, уподобляя сень той милости тени от горы Цукуба; [23] изливали радость и ликование, переполняющие сердце; [24] приравнивали любовь свою к дыму, клубящемуся над вершиной Фудзи; [25] вспоминали о друзьях, слушая верещание сверчка; [26] размышляли о том, как стареют они вместе с соснами в Такасаго и в Суминоэ; [27] припоминали, как доводилось некогда им восходить на гору Отоко; [28] сетовали на то, как недолговечна краса «цветка-девицы» патринии; [29] созерцая опадающие лепестки вешним утром, слушая шорох облетающих листьев осенним вечером, скорбели они о том, что с каждым годом отражение в зеркале являет взору все более «снега и белогривых волн»; [30] дивились они бренности плоти своей при виде росы на траве или иены на воде. [31] Иные оплакивали ушедшую безвозвратно пору своего расцвета; [32] печалились о том, что жизнь разлучила их с близкими; [33] иные заставляли волну подниматься до вершины горы Суэномацу; [34] иные черпали воду из ручья на лугу [35] любовались листьями осенних хаги [36] или считали удары фазаньих крыльев на ранней заре. [37] Иные горевали о превратностях жизни, сравнивая чреду их с бесчисленными коленцами черного бамбука, [38] или, воспевая образ реки Ёсино, пеняли на несовершенство мира. [39] Услыхав, что дым перестал куриться над вершиной Фудзи [40] или что обветшал мост Нагара, [41] только в песне искали они утешения сердцу.