Стихотворения - Гумилев Николай Степанович. Страница 32
1918
ГОТТЕНТОТСКАЯ КОСМОГОНИЯ
Человеку грешно гордиться,
Человека ничтожна сила,
Над землею когда-то птица
Человека сильней царила.
По утрам выходила рано
К берегам крутым океана
И глотала целые скалы,
Острова целиком глотала.
А священными вечерами,
Над багряными облаками
Поднимая голову, пела,
Пела Богу про Божье дело.
А ногами чертила знаки,
Те, что знают в подземном мраке,
Все, что будет, и все, что было,
На песке ногами чертила.
И была она так прекрасна,
Так чертила, пела согласно,
Что решила с Богом сравниться
Неразумная эта птица.
Бог, который весь мир расчислил,
Угадал ее злые мысли
И обрек ее на несчастье,
Разорвал ее на две части.
И из верхней части, что пела,
Пела Богу про Божье дело,
Родились на свет готтентоты
И поют, поют без заботы.
А из нижней, чертившей знаки,
Те, что знают в подземном мраке,
Появились на свет бушмены,
Украшают знаками стены.
А те перья, что улетели
Далеко в океан, доселе
К нам плывут, как белые люди,
И когда их довольно будет,
Вновь срастутся былые части
И опять изведают счастье,
В белых перьях большая птица
На своей земле воцарится.
1918
ДАГОМЕЯ
Царь сказал своему полководцу: «Могучий,
Ты высок, точно слон дагомейских лесов.
Но ты все-таки ниже торжественной кучи
Отсеченных тобой человечьих голов.
И как доблесть твоя, о испытанный воин,
Так и милость моя не имеет конца.
Видишь солнце над морем? Ступай! Ты достоин
Быть слугой моего золотого отца».
Барабаны забили, защелкали бубны,
Преклоненные люди завыли вокруг,
Амазонки запели протяжно, и трубный
Прокатился по морю от берега звук.
Полководец царю поклонился в молчаньи
И с утеса в бурливую воду прыгнул,
И тонул он в воде, а казалось – в сияньи
Золотого закатного солнца тонул.
Оглушали его барабаны и крики,
Ослепляли соленые брызги волны,
Он исчез. И блистало лицо у владыки,
Точно черное солнце подземной страны.
1918
НИГЕР
Я на карте моей под ненужною сеткой
Сочиненных для скуки долгот и широт
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградной оброненной веткой ползет.
А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге.
Ведь должна же граница и тупости быть!
Да, написано Нигер… О царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Ты сражаешься с хищною стаей песков,
И когда приближаешься ты к океану,
С середины твоей не видать берегов.
Бегемотов твоих розоватые рыла
Точно сваи незримого чудо-моста,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают могучим ударом хвоста.
Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зеленый и нежный атлас.
Снизу слева кровавые лягут рубины,
Это – край металлических странных богов.
Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
Меж слоновьих клыков и людских черепов?
Дальше справа, где рощи густые Сокото,
На атлас положу я большой изумруд.
Здесь богаты деревни, привольна охота,
Здесь свободные люди, как птицы, поют.
Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
Затаенным в нем красным и синим огнем,
Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
И султана сонгайского глиняный дом.
И жемчужиной дивной, конечно, означен
Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
Над которым и коршун кричит, озадачен,
Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах, и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ.
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
1918
АЛЖИР И ТУНИС
От Европы старинной
Оторвавшись, Алжир,
Как изгнанник невинный,
В знойной Африке сир.
И к Италии дальной
Дивно выгнутый мыс
Простирает печальный
Брат Алжира, Тунис.
Здесь по-прежнему стойки
Под напором ветров
Башни римской постройки,
Колоннады дворцов.
У крутых побережий
На зеленом лугу
Липы, ясени те же,
Что на том берегу.
И Атласа громада
Тяжела и черна,
Словно Сьерра-Невада
Ей от века родна.
Этих каменных скатов
Мы боялись, когда
Варварийских пиратов
Здесь гнездились суда.
И кровавились воды,
И молил Сервантес
Вожделенной свободы
У горячих небес.
Но Алжирского бея
Дни давно пронеслись.
За Алжиром, слабея,
Покорился Тунис.
И, былые союзы
Вспомнив с этой страной,
Захватили французы
Край наследственный свой.
Ныне эти долины
Игр и песен приют,
С крутизны Константины
Христиан не столкнут.
Нож кривой янычара
Их не срубит голов
И под пулей Жерара
Пал последний из львов.
И в стране, превращенной
В фантастический сад,
До сих пор запрещенный,
Вновь зацвел виноград.
Средь полей кукурузы
Поднялись города,
Где смакуют французы
Смесь абсента и льда.
И глядят бедуины,
Уважая гостей,
На большие витрины
Чужеземных сластей.
Но на север и ныне
Юг оскалил клыки.
Все ползут из пустыни
Рыжей стаей пески.
Вместо хижин – могилы,
Вместо озера – рвы…
И отходят кабилы,
Огрызаясь, как львы.
Только белый бороться
Рад со всяким врагом:
Вырывает колодцы,
Садит пальмы кругом.
Он выходит навстречу
Этой тучи сухой,
Словно рыцарь на сечу
С исполинской змеей.
И, как нежные девы
Золотой старины,
В тихом поле посевы
Им одним спасены.