Ундина - Де Ла Мотт Фуке Фридрих. Страница 10

Она все ласкала их и не могла оторваться, но заметив, что хозяйка поглядывает в сторону очага, пошла за ней и занялась стряпней, затем накрыла на стол, не позволив старушке ни к чему прикоснуться.

Такой она оставалась весь день: тихой, приветливой, и внимательной, доброй хозяюшкой и вместе с тем нежным, стыдливо целомудренным созданием. Трое из присутствующих, дольше знавшие ее, ежеминутно ждали какой-нибудь выходки, неожиданной смены ее капризного нрава. Но тщетно: Ундина была по-прежнему ангельски кротка и нежна. Священник глаз не мог от нее отвести и несколько раз говорил, жениху: - Господин рыцарь, небесная благостыня низошла на вас, вручив вам вчера через меня, недостойного, истинное сокровище; берегите его как зеницу ока и оно принесет вам блаженство земное и вечное.

Перед вечером Ундина со смиренной нежностью взяла рыцаря под руку и тихонько увлекла его из хижины туда, где заходящее солнце озаряло свежую траву и высокие стройные стволы деревьев. Глаза, молодой женщины были затуманены грустью и нежностью, на губах бродила загадочная тревога, которая порою прорывалась в еле слышных вздохах,

Молча вела она своего любимого все дальше, отвечая на все его речи только взглядами, которые, правда, ничего не могли объяснить ему, но заключали в себе целое небо любви и робкой преданности. Так дошли они до берега разлившегося лесного ручья, и рыцарь с изумлением увидел, что он течет тихой струйкой, и ни следа нет от былого неистовства.

- К завтрему он почти совсем иссякнет, - сказала молодая женщина, с трудом сдерживая рыданья, - и ты сможешь без помехи отправиться, куда захочешь.

- Но только с тобой, Ундина, милая, - ответил смеясь рыцарь. - Подумай, ведь если б мне и впрямь пришла охота сбежать, церковь и духовенство, император и империя - все всполошились бы и вернули тебе беглеца,

- Все дело в тебе, только в тебе, - прошептала она, улыбнувшись сквозь слезы. - И все же я думаю, ты не оставишь меня; уж слишком сильно я люблю тебя. Перенеси меня на островок, что перед нами. Там-то мы все и решим. Я могла бы и сама легко проскользнуть туда по воде, но в твоих руках мне так хорошо и покойно, а если ты все же оттолкнешь меня, то хоть напоследок я побыла в твоих объятиях.

Хульдбранда охватило чувство необъяснимой тревоги, смешанной с умилением, он не знал, что ответить. Взяв ее на руки, он перенес ее на островок и только тут заметил, что это - тот самый, откуда в ту первую ночь он отнес ее к рыбаку. Здесь он опустил свою драгоценную ношу на траву и хотел уже присесть рядом с ней, но она остановила его словами:

- Нет, сядь туда, напротив меня! Я хочу прочесть ответ в твоих глазах раньше, чем его произнесут губы! Выслушай же внимательно, что я расскажу тебе! - И она начала так:

- Знай же, мой любимый, что стихии населены существами, по виду почти такими же, как вы, но только редко-редко они показываются вам на глаза. В огне искрятся и пляшут диковинные саламандры, в недрах земли копошатся тощие, коварные гномы, в лесах шныряют лесовики - их царство - воздух, а в озерах, реках, ручьях обитает обширное племя водяных духов. Как дивно живется им под звенящими хрустальными сводами, сквозь которые просвечивает небо, солнце и звезды! Стройные коралловые деревья с красными и синими плодами растут в садах; ноги мягко ступают по чистому морскому песку и по красивым ракушкам, и все прекрасное, чем владел старый мир и чем новый недостоин насладиться, все это укрыли волны таинственным серебристым покрывалом; в глуби вод высятся гордые величественные столпы, окропленные живительной влагой, а под ее ласками пышно распускаются цветущий мох и гроздья камыша. Те, кто там обитает, прекрасны и пленительны, прекраснее, чем люди. Немало рыбаков заслушивались сладостным пением русалок, поднявшихся из глуби волн {5}, и разнесли по свету молву об их красе; эти дивные жены зовутся у людей ундинами. И ты, мой друг, действительно видишь перед собой ундину.

Рыцарь пытался убедить себя, что на его красавицу-жену вновь напала одна из ее диковинных причуд, и ей просто охота подразнить его затейливо сплетенными сказками. Но сколько бы он ни твердил это, он ни на мгновенье не мог поверить себе; странная дрожь пронизала его; не в силах вымолвить слово, он не сводил глаз с прекрасной рассказчицы. Она грустно покачала головой, вздохнула и продолжала:

- Мы были бы гораздо лучше вас, прочих людей, - ибо мы тоже зовем себя людьми, да ведь мы и в самом деле люди по облику и сложению, - но в одном мы хуже вас. Мы и подобные нам порождения других стихий бесследно рассыпаемся в прах духом и телом и, меж тем как вы когда-нибудь воскреснете для новой, более чистой жизни, мы останемся там, где остаются песок, и искра, и ветер, и волны. Потому-то и нет у нас души, стихия движет нами, нередко она покорствует нам, пока мы живем, и развеивает нас, когда мы умрем, и мы веселы и беззаботны, как соловьи и золотые рыбки и прочие дети природы. Однако все на свете стремится ввысь, жаждет подняться на более высокую ступень. Вот и мой отец, могущественный властитель Средиземного моря, пожелал, чтобы его единственная дочь обрела душу, даже если ей придется заплатить за это страданиями, какие терпят люди, наделенные душой. Но обрести душу мы, порожденные стихией, можем только слившись в сокровенном таинстве любви с кем-либо из вашего племени. Ну вот - теперь у меня есть душа, я обязана ею тебе, мой несказанно любимый, и от тебя зависит сделать меня на всю жизнь счастливой или несчастной. Ибо что станется со мной, если ты в испуге отшатнешься или отвергнешь меня? Но я не хочу удерживать тебя обманом. И если ты меня отвергнешь, то сделай это сразу, сейчас, вернись на тот берег один. Я нырну в этот ручей - ведь это мой дядя, он живет здесь в лесу чудаком-отшельником, вдали от всех своих друзей. Но он могуществен, и многие великие реки чтут и любят его. И так же, как он принес меня, веселое и беззаботное дитя, в семью рыбака, так же и унесет он меня к моим родителям - женщину с любящей, страдающей душой.

Она хотела продолжать, но Хульдбранд, охваченный волнением и любовью, обнял ее и перенес обратно на берег. И только здесь, обливаясь слезами и целуя ее, он поклялся никогда не покидать свою прелестную жену и твердил, что он счастливее, чем греческий ваятель Пигмалион, которому госпожа Венера оживила его мраморную статую {6}, превратив ее в прекрасную возлюбленную. Доверчиво опершись на его руку, Ундина вернулась в хижину и только сейчас всем сердцем почувствовала, как мало значат для нее покинутые ею хрустальные дворцы ее могущественного отца.