Французские лирики XIX и XX веков - Аполлинер Гийом. Страница 9

Печальный кинув взор на волны, небосклон,

Воспоминаньями былого ослеплен,

Он мыслью уходил ко дням своей свободы.

Триумф! Небытие! Спокойствие природы!

Орлы летели вдаль, над ним уж не паря.

Цари — тюремщики во образе царя —

Его замкнули в круг, навек нерасторжимый.

Он умирал, и смерть, приявши облик зримый,

Восстав пред ним в ночи, росла, к себе маня,

Как утро хладное таинственного дня.

Его душа рвалась отсель в предсмертной дрожи.

Однажды, положив оружие на ложе,

Промолвил он: «Теперь конец!» — и, рядом с ним,

Улегся под плащом Маренго боевым.

Его сражения при Тибре и при Пиле,

Дунайские — пред ним чредою проходили.

«Я победил! — он рек, — орлы летят ко мне!»

Вдруг, взором гаснувшим скользнувши по стене,

Он взор мучителя заметил ядовитый:

Сэр Гудсон Ло стоял за дверью приоткрытой.

Тогда, пигмеями поверженный колоса,

Воскликнул он: «Ужель не все я перенес?

Господь, когда ж конец? Жестокой кары бремя

Сними с меня!» Но глас изрек: «Еще не время!»

НАРОДУ

Тебе подобен он: ужасен и спокоен,

С тобою он один соперничать достоин.

Он — весь движение, он мощен и широк.

Его смиряет луч и будит ветерок.

Порой — гармония, он — хриплый крик порою.

В нем спят чудовища под синей глубиною,

В нем набухает смерч, в нем бездн безвестных ад,

Откуда смельчаки уж не придут назад.

Колоссы прядают в его простор свирепый:

Как ты — таран, корабль он превращает в щепы.

Как разум над тобой, маяк над ним горит.

Кто знает, почему он нежит, он громит?

Волна, где чудится, гремят о латы латы,

Бросает в недра тьмы ужасные раскаты.

Сей вал тебе сродни, людской водоворот:

Сегодня заревев, он завтра всех пожрет.

Как меч, его волна остра. Прекрасной дщери,

Он вечный гимн поет рожденной им Венере.

В свой непомерный круг он властно заключил,

Подобно зеркалу, весь хоровод светил.

В нем — сила грубая и прелесть в нем живая.

Он с корнем рвет скалу, былинку сберегая.

К вершинам снежных гор он мечет пену вод,

Но только он, как ты, не замедляет ход

И, на пустынный брег ступивши молчаливо,

Мы взор вперяем вдаль и верим в час прилива.

ФОРТЫ

Они — парижских врат сторожевые псы,

Затем, что мы — внутри осадной полосы.

Затем, что там — орда, чьи подлые отряды

Уж добираются до городской ограды,

Все двадцать девять псов, усевшись на холмы,

Тревожно и грозя глядятся в дебри тьмы

И, подавая знак друг другу в час укромный,

Поводят бронзой шей вокруг стены огромной,

Они не знают сна, когда все спит кругом,

И, легкими хрипя, выкашливают гром;

Внезапным пламенем звездообразных вспышек

Порою молния летит в долины с вышек,

Густые сумерки во всем таят обман:

В молчаньи — западню, в покое — ратный стан.

Но тщетно вьется враг и ставит сеть ловушек;

Не подпуская к нам его ужасных пушек,

Они глядят вокруг, ощупывая мрак.

Париж — тюрьма, Париж — могила и бивак,

От мира целого стоит отъединенный

И держит караул, но, наконец, бессонный,

Сдается сну — и тишь объемлет все и всех.

Мужчины, женщины и дети, плач и смех,

Шаги, повозки, шум на улицах, на Сене,

Под тысячами крыш шептанья сновидений,

Слова надежды: «Верь!» и голода «Умри!» —

Все смолкло. Тишина. До утренней зари

Весь город погружен в неясные миражи…

Забвенье, сон… — Они одни стоят на страже.

Вдруг вскакивают все внезапно. Впопыхах

Склоняют слух к земле… — там, далеко, впотьмах

Не клокотание ль глубокое вулканов?

Весь город слушает, и, ото сна воспрянув,

Поля пробуждены; и вот на первый рев

Ответствует второй, глух, страшен и суров,

Как бы взрываются и рушатся утесы,

И эхо множит гром и грохот стоголосый.

Они, они! В густом тумане под горой

Они заметили лафетов вражьих строй.

Орудия они открыли очерк резкий,

И там, где вспугнута сова на перелеске,

Они увидели заполнившее скат

Скопленье черное шагающих солдат:

Глаза предателей в кустарниках пылают.

Как хороши форты, что в сумрак ночи лают!

НАПОЛЕОН III

Свершилось! От стыда должна бы зареветь,