Горе от ума. Пьесы - Сухово-Кобылин Александр Васильевич. Страница 51

Кречинский. Ха, ха, ха! я думаю.

Расплюев. Смейтесь, смейтесь! Что вам? Вам ведь только и смеяться в жизни… что вам? Вы вон как вертите; всем вертите, просто властвуете! А вы вот в мою шкуру-то влезьте, так иное дело. Да! Вы вон Федора спросите: я без вас потерялся совсем; помрачился ум; сижу вот тут… (указывая на чемодан) да волком и вою.

Кречинский. Послушай, ведь я дожидаюсь… это долго будет?

Расплюев. Что ж, Михайло Васильич, неужели и порадоваться-то нельзя. (Разбирает деньги .) Вот они, родимые-то! Голубчики, ласточки мои! Вот это: пеструшечки пучок, другой, третий… а вот это малиновки: пучок, другой, трррретий, четверррр…тый… ха, ха, ха! хи, хи, хи! Господи боже мой! Ну, чего бы я не сделал, чего бы не свершил для этакого благополучия!.. (Садится и считает .)

Молчание.

Кречинский (надев шляпу и шубу, подходит к Расплюеву). Ну, чадушко, кончил?

Расплюев (торопливо). Сейчас… сейчас… сейчас.

Кречинский (берет одну пачку). Эти деньги я отвезу сам; а вот эти (отдает ему остальные деньги) развези ты – да часы мне выручи. Вот записка, кому и сколько надо отдать. Смотри: исполнить аккуратным образом.

Расплюев (берет деньги и завертывает их бережно в бумагу). Михайло Васильич… как же это? Ведь эти деньги от Бека, от Никанора Савича.

Кречинский. Да, от Бека.

Расплюев. А булавка-то… Стойте… (Рассматривает булавку .) Да ведь это моя крестница! Ведь это та самая, что я получил от Лидии Петровны? а?

Кречинский. Ну разумеется; ее нынче вечером надо Лидии Петровне возвратить. (Берет булавку из рук Расплюева и запирает в бюро .)

Расплюев (берет шляпу). Как разумеется? Черт тут разумеет! Как же это? а? И деньги и булавка! (Федор накидывает ему шубу .)

Кречинский. Гончая ты собака, Расплюев, а чутья у тебя нет… Эхх ты!

Уходят.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Квартира Кречинского. Вечер.

Все освещено и убрано.

ЯВЛЕНИЕ I

Федор, в черном фраке, белом галстуке, жилете и перчатках, ставит лампы и обмахивает мебель. Расплюев входит, завитой, во фраке и в белых перчатках.

Расплюев. Ха, ха, ха… ха, ха, ха… ха, ха, ха… ой, довольно… ха, ха, ха!.. Вот как разобрало!.. (Кладет шляпу .) Как представлю себе эту подлую рожу, как сидит он, христопродавец, со стеклышком; караулит его; хранит Иуда за семью замками кусок хрусталя, в два гроша меди; так меня… ха, ха, ха!.. и разбирает… фу… (оправляется) небось руки трет, шесть тысяч серебром дал! ведь куш какой! Он думает: Кречинский, мол, лопнет, и солитер мой… А, Федор? А Михайло Васильич ведь Наполеон? Подай-ка мне карандаш.

Федор подает ему карандаш.

Постой, запишу! Так Эврика или Эдрика, как он говорил-то?

Федор. Кажется, Эврика.

Расплюев. Ну, так ни будь Эврика. Первая легавая собака, какая будет, назову Эврика. Фью! эй ты, Эврика! хорошо, ничего. Вот он, Федор, кричал-то, что нашел, ан он точно нашел.

Федор. То-то и есть, Иван Антоныч! а вы вот хоть сейчас его взять и в желтый дом вести.

Расплюев. Что делать, братец, пас. А ты знаешь, как он эту вещь обделал?

Федор. Почем мне знать! Признаться вам сказать, дураком не был, а тут и ума не приложу; мерекаю и так и этак, ну нет: просто разум не берет.

Расплюев. А вот я тебе разгадаю, братец, разга-а-даю!.. Только смотри, дело вот какое: секретнейшее.

Федор. Помилуйте!

Расплюев. Вот видишь… (Поправляет фрак и делает жест пальцами .) Как взял он это дело себе в голову, как взял он дело, кинул так и этак… Ну, говорит, Расплюев, выручай. Я, говорю, готов, Михайло Васильич, на все готов. Вот, говорит, что: прозакладывай ты, говорит, Расплюев, свою душу, а достань мне от Муромских их солитер, что я ныне, по осени, отдавал оправлять в булавку; помнишь, говорит, вот по той модели, что у меня в бюро валяется. Я этак и задумался.

Федор. Вы-то!

Расплюев. Да, я-то. Трудновато, говорю, трудновато. Однако отправился и, как ястреб какой, через четверть часа тащу его на двор: вот, мол, он, голубчик! Он, например, берет его и модель-то берет… слышишь, модель-то, по которой уделывали… да в бумажник обе и запустил.

Федор. В бумажник!..

Расплюев. В бумажник! Ведь вор-человек; побрякушки не бросил… а?.. а вот она и дело сделала… Взял он их да прямо в Киселев переулок, к Никанору Савичу Беку бац! Денег, говорит, давай, жид, денег. Денег? какие у меня деньги? Денег нема. А под залог – ма? Под залог, говорит, ма. А сколько ты мне, например, говорит, Иуда, дашь денег под это детище?.. Того так и шелохнуло, и рот разинул: загорелись глаза, лихорадка так и треплет. Туда, сюда, на стекло, на вески, вертит, пробует… Ну, видит, вещь первая… Четыре… – Четыре!.. Собачий ты, говорит, сын, ведь она десять стоит… а?.. Что ты, дурака, что ли, нашел. Подай назад; не хочу!.. – Тот разгорелся, из рук-то выпустить не может; вырвал да опять в бумажник. Семь дашь? (Пискливым голосом .) Нет, не могу, не могу: пять! – Хочу семь! – Ни! – Ну, шесть! – Ни! – Ну, прощай, да, смотри, не поминай лихом; мне Шпренгель восемь даст. Дрожит Хам, трепещет; взалкал волчьим-то горлом: ведь хищник! Ух!.. бери, говорит. По рукам, что ли? По рукам!.. Давай, говорит, сургуч да коробку. «Как коробку?» Да видимое дело, что коробку. Мы туда его, голубчика, уложим собственноручно; а я вот печати наложу, так и сохранно будет, а тебе, говорит, Иуда, этакое сокровище не дам… слышишь?.. Ого!..

Федор. Так, так, так! (Кивает головой .)

Расплюев (продолжает). Побежал перепелкою за коробкою; тащи, говорит, и деньги… Тащит и деньги. Вот, говорит, смотри! Вытянул из бумажника, да уж не ту, а модель-то, модель… Ведь это что? вертит ему в глазах-то… ведь это Бразилия целая… а? Голконда… а?

Федор. О, господи!

Расплюев (с жаром). А у него глаза-то кровью, кровью таки и налились! Раз, два… бултыхнули в коробку, наложили печати… тот ему деньги; этот ему коробку… Приехал, да как хлыстнет мне на стол вот какую пачку!.. На, говорит, получи, да Михайла Васильича помни!..

Федор (складывая руки). Ах ты, господи!

Оба стоят в благоговении. Молчание.

Расплюев (в необыкновенном духе). Наполеон, говорю, Наполеон! великий богатырь, маг и волшебник! Вот объехал, так объехал; оболванил человека на веки вечные… человека?.. нет; ростовщика оболванил – и великую по себе память оставит.

Федор (расставив руки). Ну, точно, обделано дело. Господи! вот дело обделано.

Расплюев. Да как еще обделано – диво! Деньги тут, и солитер тут; нынче вечером мы его с благодарностью… (С внутренним увлечением .) Под семью печатями и за семью замками лежит стекло, и привалил его жид своим нечестивым туловищем! И следа нет! следа-то нет! По клубу уплатит сполна; свадьбу справит лихо; возьмет миллион, да и качнет; то есть накачает гору золота и будет большой барин, велик и знатен, и нас не забудет… а? Федор?.. ведь не забудет?

Федор. Хорошо, как не забудет.

Расплюев. Он мне двести тысяч обещал.

Федор. Когда обещал, так хорошо. Хохлы говорят; обещал пан кожух дать, так и слово его тепле.

Расплюев. Что-оо? Откуда ты сыскал эту поговорку? Обещал; разумеется, обещал.

Звонок.

Вот, никак, Михайло Васильич изволит звонить… Он и есть. (Подымает благогоговейно руки.) Великий богатырь, маг и волшебник! (Почтителъно идет ему навстречу .)