1989 - Евтушенко Евгений Александрович. Страница 11

1989

С ЖЕНЩИН НАЧИНАЕТСЯ НАРОД

Первый образ народа, человечества — это еще расплывающееся материнское лицо, склонившееся над младенческим тельцем. Ребенок' вытолкнут в мир из женского тела, и причина его первого плача в том, что ему хочется обратно — в маму. Мать — это первая родина ребенка. Поэтому так естественно слияние двух понятий в одно — Родина-мать. Знаменитый плакат "Родина-мать зовет!" действовал во время Великой Отечественной не только политически, но и лирически, ибо задевал самые потаенные струны души. С женщин начинается народ.

Пастернак сказал о женщинах: "...перед ними я всеми в долгу". Этот неоплатный долг каждого из нас начинается с первой капли материнского молока, с первых слез, причиненных нами первой обиженной женщине— матери, с первого поцелуя, с молитвенного прикосновения ладони жены к твоему лбу, когда она пробует во время болезни, есть ли у тебя жар. В момент опасности для мужчины его любимая становится его матерью. В женщине вообще настолько сильно чувство защиты мужчины, что они гораздо смелее, чем мужчины.

Одно из моих первых воспоминаний: 1937 год. Мне четыре года. Обоих дедушек забрали. Я и мама с узелком в руках — передачей — стоим в длинной-длинной очереди на улице с красивым названием Матросская Тишина. Полуснег, полу морось. Сизый туман, а в нем — затылок в затылок — женщины, женщины, женщины. Все с узелками. Только женщины. Ни одного мужчины. Мужчины боялись. Женщины не боялись узнавать, относить передачи. Все они — даже жены, и невесты, и дочери— стали матерями для арестованных...

Революция объявила раскрепощение женщин. Но разве, когда отобрали паспорта у колхозников, эти паспорта оставили колхозницам? Мухина была замечательно талантливым скульптором, но когда я смотрю на металлическую гигантскую пару — рабочий и колхозница, то меня гнетет мысль о том, что у этой монументальной великанши не было и крохотного паспорточка. В деревне произошло закрепощение женщин новым помещиком — государством, на заводах — новым фабрикантом — государством. Закон "кто не работает, тот не ест" как бы подра-

..I I, что и женщина, если она не работает, тоже не

| м.I (.м. Мшде не было записано, что матсринст-1Н) но гоже работа. Женщины-домохозяйки, матери се-м< й( и. почти исчезли, выглядели белыми воронами, чуж-И.1М классовым элементом. Даже поэты уже воспевали не хрупкость, не беззащитность, не любовную страсть, не влюбленную нежность женщин, а женскую физическую силу, политическую зрелость, трудовые показатели, героизм в преодолении трудностей.

Женщину не возвысили, а унизили до равенства с мужчиной. Сколько мук и унижений во время варфоломеевских ночей сталинизма перенесли жены и дочери так называемых "врагов народа"! Е.Гинзбург в своей потрясающей книге "Крутой маршрут" пишет о седьмом вагоне, набитом женщинами — "врагами народа", который двигался в глубь покрытой лагерями Сибири: "Белье будет меняться только сильно менструальное, — торжественным голосом объявил начальник конвоя, — остальное— только на выжарку. Выжарят, стало быть, в дезо-камере, покуда моетесь, и надевайте обратно. Хоть не шибко красиво, зато уж и заразы никакой не будет..." Какие сотни тысяч лет цивилизации отделяют этот совсем не злобный, а даже доброжелательно соболезнующий монолог начальника конвоя от пушкинского: "Я вас любил: любовь еще, быть может..."?!

Из беременной Ольги Берггольц выбили сапогами ребенка. Марину Цветаеву, несмотря на ее просьбу, не взяли даже в судомойки при писательской чистопольской столовой, и она повесилась в Елабуге.

В то время, когда на экранах страны Любовь Орлова и Марина Ладынина талантливо изображали жизнерадостных, исполненных счастья труда советских женщин, миллионы реальных женщин вкалывали в нищенствующих колхозах, месили ногами бетон, рожали детишек в бараках, не многим лучше лагерных. Были женщины с плакатов — летчица Валентина Гризодубова, сборщица хлопка Мамлакат Нахангова, свекловод Мария Демченко, но правдивый портрет рядовой советской женщины был написан лишь в душераздирающей частушке:

Я и лощадь, я и бык, я и баба, и мужик. Привилегированность дам так называемого "высшего

советского общества" была особой — крепостной привилегированностью. Сталин садистски издевался над своими соратниками, объявив шпионками жен Молотова, Калинина, и арестовал на всякий случай даже жену своего верного "личарды" — Поскребышева.

Женщины-летчицы, женщины-партизанки, женщины-военврачи и санитарки и, наконец, женщины тыла были великой женской армией, наравне с мужчинами разгромившей фашизм. Но даже подвиг Зои Космодемьянской, выкрикнувшей с петлей на шее "Сталин придет!", не смягчил сердце тирана по отношению к нашим многострадальным женщинам: для него они были лишь винтиками женского пола. После войны в деревне именно женщины поднимали на своем горбу Россию, а у них безжалостно отбирали семенной фонд. В стране, где награждали женщин орденом матери-героини, никому не приходило в голову, что можно было бы награждать правом не работать, а только воспитывать детей.

Был фильм "Член правительства", но на самом деле женщин в правительстве не было. Е. Фурцева осталась в памяти редким исключением. Она довольно находчиво помогла Н. Хрущеву провести Пленум ЦК, где он победил группу Молотова, Кагановича и др. Однако Хрущев по исторической традиции властелинов убирать тех, кто помог, вывел Фурцеву из Президиума ЦК, оставив ее только министром культуры. Калатозов и я, бывшие однажды на приеме у Фурцевой, были потрясены тем, как без всякого спроса в ее кабинет вошел какой-то военный связист, отрезал кусачками особую "сверхвертушку" и унес под мышкой. Фурцева чуть не до крови закусила губу от такого грубого оскорбления. Эти люди даже не подумали, что она не только бывший член Президиума, но прежде всего — женщина.

Царивший столько лет закон, запрещающий аборты, был не только надругательством, но и практически убийством множества женщин, вынужденных делать аборты тайком у сомнительных повивальных бабок, у всякого рода шарлатанов. Несколько поколений в стране воспитывались анормальным методом раздельного обучения, и отчуждение мужчин и женщин усугубилось.

Были попытки освободить женщин от тяжелого физического труда: так, например, запретили женщинам работать в шахтах, под землей. Знаменитые, воспетые шахтер-

_— песенным фольклором откачницы ушли в прошлое.

Но мужчины не хотели работать на их нелегком месте за ту же самую низкую зарплату, и ее пришлось повысить.

Спрашивается: а почему же за совершенно одинаковую работу женщинам столько лет платили меньше? Женская зарплата по стране и сейчас составляет 60 процентов от мужской. Потому ли, что мужской труд тяжелее? Или высокооплачиваемые должности занимают в основном мужчины? Думаю, что более всего в низкой заработной плате для женщин повинно ни на чем не основанное чувство превосходства своего пола — своего рода мужской шовинизм.

В моей первоначальной предвыборной программе, напечатанной в "Огоньке", был пункт о запрещении использовать женщин на тяжелых работах. Однако я получил ряд писем, пронзивших меня своей трагической без-исходностью:женщины пишут, что только на тяжелых работах они могут заработать хорошие деньги, и такой запрет был бы для них катастрофой.

А ведь у советской работающей женщины не одна, а три работы. Первая работа — работа. Вторая работа— очереди, Третья работа — дети, дом, кухня.

В "Советской России" от 23 апреля напечатана любопытная информация о том, что австрийские женщины ежегодно проделывают домашнюю работу, стоимость которой составляет около 350 миллиардов шиллингов. Уборка, стирка, глажение белья оцениваются в 130 миллиардов. Кухонная работа — в 60 миллиардов.

Кто и когда возьмется подсчитать, сколько стоит домашняя работа советских женщин? А сколько стоит та страшная, изнурительная работа, на которую уходит столько нервов, -*- очереди?