Мы - Майоров Николай Петрович. Страница 12

Что я теряюсь и немею.

Я нем почти. Почти в снегу.

Сказать хочу – и не умею,

Хочу запеть – и не могу.

Ко времени работы над поэмами относятся и следующие

стихотворные наброски, сохранившиеся в черновых записях поэта.

* * *

Как жил, кого любил, кому руки не подал,

С кем дружбу вѐл и должен был кому –

Узнают всѐ,

Раскроют все комоды,

Разложат дни твои по одному.

* * *

Мне только б жить и видеть росчерк грубый

Твоих бровей. И пережить тот суд,

Когда глаза солгут твои, а губы

Чужое имя вслух произнесут.

Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,

Не видел… чтобы, близким не грубя,

Я дальше жил и подымался выше,

Как будто вовсе не было тебя.

1939

* * *

Я знал тебя, должно быть, не за тем,

Чтоб год спустя, всему кладя начало,

Всем забытьѐм, всей тяжестью поэм,

Как слѐз полон, ты к горлу подступала,

Чтоб, как вина, ты после долго жгла

И что ни ночь – тобою б только мнилось,

Чтоб лишь к концу, не выдержав, могла

Оставить блажь и сдаться мне на милость.

Чтоб я не помнил этой тишины,

Забыл про сны, про небо и про жалость,

Чтоб ни угла, ни окон, ни жены

Мне на твоей земле не оставалось.

Но всѐ не так. Ты даже знать не можешь.

Где началась, где кончилась гроза.

Не так солжѐшь, не так ладонь положишь,

Совсем по-детски поглядишь в глаза.

А я устал. За мною столько лестниц.

Я перешѐл ту верную межу,

Когда все мысли сходятся на песне.

Какой, должно быть, вовсе не сложу.

1939

Горько об этом говорить, но почти все стихи и обе поэмы утрачены:

они остались в Москве, в общежитии, когда Коля Майоров уходил на

фронт, и пропали вместе со всеми его вещами. А между тем эти стихи и

поэмы давали основание верить, что в лице Коли Майорова в советскую

поэзию приходил большой поэт.

* * *

И вот грянула Великая Отечественная. Почерневший и посуровевший,

с обострившимися скулами появился Коля Майоров в Иванове летом 41-го.

Вместе с другими студентами он копал противотанковые рвы где-то под

Ельней. На этот раз недолго ему довелось побыть дома. Из Москвы

телеграммой извещали, что на его имя пришла повестка из военкомата (это

ответ на его заявление). Сообщение он встретил, как должное.

…Вещь за вещью извлекались из сундука армейские сапоги,

гимнастѐрка, тѐмно-синие галифе. Меня это крайне удивило. И я, помню,

сказал ему об этом.

– Ничего удивительного. Время такое! Сейчас и портянки найдѐм и

портупею, – говорил он, а за переборкой плакала мать.

– Да ты не думай, что вперѐд глядел. Это всѐ для Алексея, ты же

знаешь.

Старший брат Николая, Алексей, лѐтчик-истребитель, был уже в деле.

Наконец всѐ было найдено и надето. Я помог ему застегнуть

портупею. С гражданской жизнью было покончено…

Я получил от него одну-единственную открытку: с марша на

передовую – наспех. Карандашом он сообщал, что и как. Обещал писать и

дальше.

Но почти в каждую семью приходили повестки из райвоенкоматов.

Пришла повестка и на моѐ имя.

Только, вернувшись с войны, в 1945 году, я узнал, что больше нет

Коли Майорова. Но и теперь, за огромной дальностью времени, в это не

верится.

Николай Глазков – Майским днём

Помню солнечный майский день 1940 года. При журнале «Молодая

гвардия» существовало литобъединение, собирающееся раз в неделю.

Помню, молодые поэты, которые очень не любили, когда их называли

молодыми, читали свои стихи. В тот солнечный майский день читали стихи

многие поэты. Большинство из них демонстрировало незаурядную

поэтическую технику. Стихи слушались с интересом, но не трогали. Чего-то

им не хватало.

Одним из последних выступил Майоров, истфак университета – так

его представили. Меня его стихи захватили, увлекли: у него в стихах было

то, чего явно не хватало другим. Стихи Майорова подкупали своей

жизненной правдой. Очень понравилось мне стихотворение, в котором

Майоров рассказывал, как он плавает. Казалось бы, плывѐт человек по воде,

и ничего в этом нет особенного: никакой романтики!.. Ан не!.. Я ощущал

волны, по которым плыл майоров, я чувствовал в его стихах знойный

летний день, я сам так же плавал. И к чувству восхищения стихами

Майорова примешивалось чувство некоторой досады: почему не я написал

эти стихи?.. Потом я увидел эти стихи напечатанными в столь урезанном

виде, столь изуродованными, что мне стало их жалко. Но это было потом.

У меня сохранилось это стихотворение, но, кажется, без последних

строк:

На реке

Плыву вслепую. Многое не вижу,

А где-то есть конец всему и дно.

Плыву один. Всѐ ощутимей, ближе

Земля и небо, слитые в одно.

И только слышно,

Там, за поворотом

Торчащих свай, за криками людей,

Склоняясь к воде с мостков дощатых,

Кто-то

Сухой ладонью гладит по воде.

И от запруд повадкой лебединой

Пройдѐт волна, и слышно, как тогда

Обрушится серебряной лавиной

На камни пожелтевшая вода.

И хорошо, что берег так далѐко.

Когда взгляну в ту сторону,

Едва

Его я вижу. Осторожно, боком

Туда приходит стаями плотва.

А зыбь воды приятна и легка мне…

Плотва проходит рукавом реки

И, обойдя сухой камыш и камни,

Идѐт за мост, где курят рыбаки.

Я оглянусь, увижу только тело

Таким, как есть, прозрачным, наяву, –

То самое, которое хотело

Касаться женщин, падать на траву,

Тонуть в воде, лежать в песке у мола…

Но знаю я – настанет день, когда

Мне в первый раз покажется тяжѐлой

Доныне невесомая вода.

В тот майский день после чтения стихов я подошѐл к Коле Майорову,

и мы познакомились. Я не утерпел и сказал, что стихи его гораздо лучше,

чем стихи… следовал перечень имѐн. Но Коля не поддержал меня, перевѐл

разговор на другую тему, мои восторги были ему почему-то неприятны.

Позднее, подружившись, узнав его хорошенько, я понял, что эта скромность

была не наигранной.

Коля Майоров не любил шумихи, охотно читал свои стихи одному,

двум, трѐм товарищам, но не стремился покорять аудиторию. Ему было

чуждо тщеславие. Коля Майоров никогда не сомневался, что он поэт, но не

искал этому подтверждения. Для него была характерна та спокойная

уверенность, которую я встречал у знакомых мне лѐтчиков.

С осени 1940 года Коля Майоров регулярно посещал поэтический

семинар Павла Григорьевича Антокольского, и мы часто встречались в

стенах Литературного института, читали друг другу свои стихи.

Стихи Коли не походили на стихи других поэтов.

И ритм самый обычный, и рифмы не в десять слогов, но, слушая Колю

Майорова, я забывал и про рифмы. И про ритм, и про эпитеты, и про

метафоры, и про всѐ то, чему я тогда, по молодости предавал значение.

Это особое, майоровское, было даже в тех стихах, которые написаны в

пору семинарских занятий в манере учителей, старших поэтов. Назову для

примера хотя бы плотно, крепко написанное стихотворение «Рембрандт»,