Песни каторги. - Гартевельд В. Н.. Страница 15

Еще сколько я, добрый молодец, не гуливал.

Что не гуливал я, добрый молодец, не похаживал,

Такова я чуда-дива не нахаживал,

Как нашел я чудо-диво в граде Киеве:

Среди торгу-базару, середь площади,

У того было колодечка глубокого,

У того было ключа-то подземельного,

Что у той было конторушки Румянцевой,

У того было крылечка-у перильчата, —

Уж как бьют-то добра молодца на правеже,

Что на правеже его бьют,

Что нагого бьют, босого и без пояса,

В одни гарусных чулочках-то, без чоботов:

Правят с молодца казну да монастырскую ^{1}

Из-за гор-то было гор, из-за высоких,

Из-за лесу-то было лесочку, леса темного,

Что не утренняя зорюшка знаменуется,

Что не праведное красно солнышко выкатается:

Выкаталась бы там карета красна золота,

Красна золота карета государева.

Во каретушке сидел православный царь,

Православный царь Иван Васильевич.

Случилось ему ехать посередь торгу;

Уж как спрашивал надежа — православный царь,

Уж как спрашивал добра молодца на правеже:

«Ты скажи-скажи, детина, правду-истину:

Еще с кем ты казну крал, с кем разбой держал?

Если правду ты мне скажешь — я пожалую,

Если ложно ты мне скажешь — я скоро сказню.

Я пожалую тя, молодец, в чистом поле

Что двумя тебя столбами да дубовыми,

Уж как третьей перекладиной кленовою,

А четвертой тебя петелькой шелковою».

Отвечат ему удалый добрый молодец:

«Я скажу тебе, надежа — православный царь,

Я скажу тебе всю правду и всю истину,

Что не я-то казну крал, не я разбой держал!

Уж как крали-воровали добры молодцы,

Добры молодцы, донские казаки.

Случилось мне, молодцу, идти чистым полем.

Я завидел в чистом поле сырой дуб стоит,

Сырой дуб стоит в чистом поле кряковистый.

Что пришел я, добрый молодец, к сыру дубу.

Что под тем под дубом под кряковистым,

Что казаки они дел делят,

Они дел делят, дуван дуванили.

Подошел я, добрый молодец, к сыру дубу,

Уж как брал-то я сырой дуб посередь его,

Я выдергивал из матушки сырой земли,

Как отряхивал коренья о сыру землю.

Уж как тут-то добры молодцы испугалися:

Со дели они, со дувану разбежалися:

Одному мне, золота казна досталася,

Что не много и не мало — сорок тысячей.

Я не в клад-то казну клал, животом не звал,

Уж я клал тое казну во большой-от дом,

Во большой-от дом, во царев кабак».

Вот те песни, которые нам удалось слышать в Сибири от ссыльных, или собственно тюремные песни:

При долинушке вырос куст с малинушкой

(или с калинушкой)

На кусточке ли (или на калинушке) сидит

млад соловеюшко,

Сидит, громко свищет.

А в неволюшке сидит добрый молодец,

Сидит, слезно плачет;

Во слезах-то словечушко молвил:

— Растоскуйся ты, моя любезная, разгорюйся!

Уж я сам-то по тебе, любезная,

Сам я по тебе сгоревался.

Я от батюшки, я от матушки

Малой сын остался.

«Кто тебя, сироту, вспоил, вскормил?»

— Вскормил, вспоил православный мир,

Возлелеяла меня чужая сторонка,

Воскачала-то меня легкая лодка.

А теперь я, горемышный, во тюрьму попал,

Во тюрьму попал, тюрьму темную.

Из-за лесу, лесу темного,

Из-за гор, гор высоких,

Выплывала лодка легкая.

Ничем лодочка не изукрашена,

Молодцами изусажена;

Посередь лодки бел шатер стоит;

Под шатром-то золота казна;

Караульщицей красна девица,

Девка плачет, как река льется;

У ней слезы, как волны бьются.

Атаман девку уговаривает:

— Не плачь, девка, не плачь, красная!

«Как мне, девушке, не плакати?

Атаману быть убитому,

Палачу (есаулу?) быть расстреляну!

А мне, девушке, тюрьма крепкая

И сосланьице далекое.

В чужедальнюю сторонушку,

Что в Сибирь-то некрещеную!»

III

Ты воспой, воспой,

Жавороночек,

На крутой горе,

На проталинке.

Ты утешь-ка, утешь,

Меня, молодца,

Меня, молодца

Во неволюшке,

В каменной тюрьме,

За тремя дверьми

За дубовыми,

За тремя цепями

За железными.

Напишу письмо

К своему батюшке, —

Не пером напишу,

Не чернилами,

Напишу письмо

Горючьми слезьми.

Отец с матерью

Отступилися:

«Как у нас в роду

Воров не было,

Ни воров у нас,

Ни разбойников».

Уж ты, гуленька мой голубочек,

Сизокрылый ты мой воркуночек!

Отчего ко мне, гуленька, в гости не летаешь?

Разве домичка моего ты не знаешь?

Мой домик раскрашенной: ни дверей нет, ни окошек,

Только печка муровая, труба дымовая.

Как во трубочку дымок повевает,

А у моей любушки сердце занывает.

Ах вы, нянюшки-мамушки!

Вы берите ключи золотые,

Отпирайте замки вы витые,

Вынимайте вы уборы дорогие.

Вы идите к чиновникам с поклоном —

Выручайте, дружки, из неволи!

Или голоску моего, гуленька, ты не слышишь:

Мой громкой голос ветерком относит?

Или сизые твои крылья частым дождем мочит,

Холодным осенненьким сверху поливает?

Как не ласточка кругом саду летает,

Не касаточка к земле низко припадает,

А про мое несчастьице, видно, не знает:

Будто я, добрый молодец, во тюрьме сижу, во неволе.

Что никто-то, никто ко мне, доброму молодцу,

Не зайдет, не заедет, никто не заглянет.

Тут зашла-зашла к нему гостюшка дорогая,

Вот его-то любушка милая;

Не гостить зашла, а проведать.

Уж ты, любушка, ты моя радость дорогая,

Выкупай ты меня Бога для из неволи!

Не жалей ты своих цветных уборов:

Ты сходит-ка, сходи в дом к прокурору,

Попроси ты его слезно, попрошай-ка:

Не отпустит ли он меня, молодца,

На вольной свет погуляти,

Свое горе лютое разогнати? ^{2}