Полное собрание стихотворений - Бальмонт Константин Дмитриевич. Страница 91
Над болотом
Над болотом позабытым брошен мост,
За болотом позабытым брызги звезд.
Там, за топью, цепенея, спит Лазурь,
Затаив для дней грядущих сумрак бурь.
Неживые, пропадают брызги звезд,
И к болоту от болота брошен мост.
И одно лишь не обманет – жадность бурь,
Ею дышит – с ней в объятьях – спит
Лазурь
Ведьма
Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу.
Спросил ее: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?»
Смеется ведьма старая, смеется что есть сил:
«Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил.
Отверг живые радости, и стал себе врагом,
И тащишься в дремучий лес убогим стариком».
Я вижу, ведьма старая все знает про меня,
Смеется смехом дьявола, мечту мою кляня,
Мечту мою о праведном безгрешном житии, —
И молвил ей: «А знаешь ли ты чаянья мои?
Я в лес вошел, но лес пройду, прозрачен,
как ручей,
И выйду к морю ясному божественных лучей».
Смеется ведьма старая: «Куда тебе идти?
Зашел сюда – конец тебе: зачахнешь на пути.
Сии леса – дремучие, от века здесь темно,
Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано.
Ишь, выйду к морю светлому! Ты думаешь: легко?
И что в нем за корысть тебе! Темно и глубоко».
И ведьма рассмеялася своим беззубым ртом:
«На море жить нельзя тебе, а здесь твой верный
дом».
И ведьма рассмеялася, как дьявол егозя:
«Вода морская – горькая, и пить ее – нельзя».
Incubus
Как стих сказителя народного,
Из поседевшей старины,
Из отдаления холодного,
Несет к нам стынущие сны, —
Так темной полночью рожденные
Воззванья башенных часов,
Моей душою повторенные,
Встают как говор голосов.
И льнут ко мне с мольбой и с ропотом:
«Мы жить хотим в уме твоем».
И возвещают тайным шепотом:
«Внимай, внимай, как мы поем.
Мы замираем, как проклятия,
Мы возрастаем, как прибой.
Раскрой безгрешные объятия,
Мы все обнимемся с тобой».
И я взглянул, и вдруг, нежданные,
Лучи Луны, целуя мглу,
Легли, как саваны туманные,
Передо мною на полу.
И в каждом саване – видение,
Как нерожденная гроза,
И просят губы наслаждения,
И смотрят мертвые глаза.
Я жду, лежу, как труп, но слышащий.
И встала тень, волнуя тьму.
И этот призрак еле дышащий
Приникнул к сердцу моему.
Какая боль, какая страстная,
Как сладко мне ее продлить!
Как будто тянется неясная
Непрерываемая нить!
И тень все ближе наклоняется,
Горит огонь зеленых глаз,
И каждый миг она меняется,
И мне желанней каждый раз.
Но снова башня дышит звуками,
И чей-то слышен тихий стон,
И я не знаю, чьими муками
И чьею грудью он рожден.
Я только знаю, только чувствую,
Не открывая сжатых глаз,
Что я как жертва соприсутствую,
И что окончен сладкий час.
И вот сейчас она развеется,
Моя отторгнутая тень,
И на губах ее виднеется
Воздушно-алый, алый день.
Пожар
Я шутя ее коснулся,
Не любя ее зажег.
Но, увидев яркий пламень,
Я – всегда мертвей, чем камень —
Ужаснулся,
И хотел бежать скорее,
И не мог.
Трепеща и цепенея,
Вырастал огонь, блестя,
Он дрожал, слегка свистя,
Он сверкал проворством Змея,
Все быстрей,
Он являл передо мною лики сказочных зверей.
С дымом бьющимся мешаясь,
В содержанья умножаясь,
Он, взметаясь, красовался надо мною и над ней.
Полный вспышек и теней,
Равномерно, неотступно,
Рос губительный пожар.
Мне он был блестящей рамой,
В ней возник он жгучей драмой,
И преступно,
Вместе с нею я светился в быстром блеске
дымных чар.
«Хорошо ль тебе, девица...»
Хорошо ль тебе, девица,
Там глубоко под землей?
Ты была цветок, и птица,
Праздник мой!
Хорошо ль тебе, девица,
Так глубоко под землей?
Ты, как все, лишь день светила,
И ничтожно умерла.
Глубока твоя могила,
Сон и мгла.
Ты, как все, лишь день светила,
Потускнела, умерла.
Твой конец последний близок,
Ты остывший бледный труп.
Терем твой, девица, низок,
Миг твой скуп.
Твой конец последний близок,
Ты посмешище и труп.