Вавилон - Фигули Маргита. Страница 92

Это было все, что сказал Набусардар перед тем, как уснуть.

Когда он проснулся, был уже ясный день и солнце стояло высоко над башней Эвреминанки в борсиппском Храмовом Городе Эзиде.

Величественное здание было залито сиянием. По террасам прохаживались жрецы в длинных белых одеяниях и митрах, украшенных золотом. У подножья святилища замерли в безмолвии сикоморы и кипарисы. Гигантская фигура небесного мудреца Набу в одежде из чистого золота, казалось, подпирала высокое небо. Набу ведал людскими судьбами, в его книгах была записана и судьба Набусардара и дочери Гамадана.

Об этом подумал Набусардар, когда протер глаза и вытянулся на своем шелковом ложе. Набу, сын Мардука, определенно сулил ему жизнь суровую и безрадостную. И должно было исполниться все до последнего слова, если бы Набусардар верил в богов.

Набусардар повернулся на правый бок. Взгляд его блуждал по комнате, обставленном в старинном хеттском стиле. Сочетанием красок она напоминала ему башню Эвриминанки, и мысленно он невольно перенесся туда.

Как наяву, взору его предстали все семь ее этажей, посвященных семи планетам. Позже римляне назвали их на свой лад, это были: Сакус — Сатурн, Мардук — Юпитер, Нергал — Марс, Шамаш — Солнце, Иштар — Венера, Набу — Меркурий, Син — Луна. Влекомый совершенством ее зодческого искусства, Набусардар очутился на первом этаже. Здесь преобладал черный цвет, цвет Сакуса, бога ночи и огня. Его изваяние с туловищем быка, орлиными крыльями и человеческой головой, недвижно таилось в глубине. Но черный цвет зала заставил Набусардара поспешить вон, так как внушал тяжелые и мрачные мысли.

Он поднялся выше, на второй этаж. Здесь помещение пылало огненным цветом, и на его фоне четко рисовалась, статуя бога неба и земли, великолепного Мардука. Набусардар, зажмурил глаза, потому что только так он мог стать лицом к лицу с богом, которого ненавидел телом и душой.

На третьем этаже в кровавом зале пребывал Нергал, бог войны, охоты и смерти. Со своего пьедестала из слоновой кости он надзирал над миром. Его крылья вырастали из колоссального львиного туловища с бесформенной головой и получеловеческим лицом. Выражение этого лица было исполнено ненависти и угрозы. Набусардар пристально смотрел в глаза Нергалу, не отводя взгляда, словно испытывая себя.

Затем он мысленно осмотрел зал четвертого этажа, где обитал бог Солнца, даритель жизни.

Все помещение пятого этажа было усеяно сверкающими звездами на бледно-желтом фоне. Его взору явилась в блеске девической красоты небесная Иштар, дочь бога Ану и жены его Анту. Она стояла на спине золотого льва. В одной руке у ней был круг, в другой — жезл со знаком месяца. Нанаи была посвящена этой богине и походила на нее. Растроганный, он перевел взгляд на двери, за которыми его ждала Нанаи.

Но тут же заставил себя снова вернуться к башне Эвриминанки.

Над шатром Иштар возвышались еще два этажа. Шестой, цвета небесной лазури, где пребывал святой Набу, посредник между богами и людьми, и седьмой, залитый серебряным светом, со статуей владыки ночи, бога Сина.

Напоследок он мысленно остановил взор на самом верху, где помещалась обсерватория. В ней двое ученых мудрецов изучали небосвод. Один из них был страстным последователем греческого философа Фалеса из Милета, который первым высчитал и предсказал затмение Солнца на двадцатом году правления Навуходоносора, в то время как раз приступившего к осаде финикийского города Тира. О втором звездочете говорили, что на нем почиет благословение богов.

Набусардар все еще мысленно созерцал обсерваторию, когда в комнату вошла Тека и принесла миску с мирсой — кушаньем из меда и оливкового масла.

— Я пришла будить тебя, господин.

— Я уже не сплю, добрейшая Тека.

— Как ты почивал и был ли спокоен твой сон?

— Не понимаю, что со мной происходит, — проговорил он, рассматривая ее ожерелье из ракушек, — не понимаю ничего, что приходится видеть и слышать в последнее время. Снился мне удивительный сан, Тека.

— Не позвать ли мага, чтобы он истолковал его?

— Нет, нет, — задумчиво ответил он. — Мне надо ехать в Вавилон, к моей армии.

— А как быть с госпожой твоего сердца? Он снова посмотрел на двери, которые вели из его опочивальни в комнаты Нанаи. Глубоко и шумно вздохнул, словно собирался вобрать в себя весь воздух комнаты.

Не сводя глаз с шерстяного занавеса на дверях, повторяющего цвета башни Эвриминанки, он глухо сказал, и его голос доносился как бы сквозь завешенное окно:

— Я хочу ее видеть, Тека. Я должен увидеть ее. Тека подала ему утреннюю одежду, расчесала волосы и надела на них золотой обруч. Его иссиня-черные кудри отливали блеском. Лицо повеселело. Едва он заговаривал о Нанаи, как во всем его облике появлялось радостное нетерпение.

— Привести ее сюда, господин? — переспросила она для верности.

— Да, приведи, — ответил Набусардар.

В эту минуту Нанаи стояла перед зеркалом, с изумлением изучая свой наряд.

На ней было одно из одеяний, приготовленных по распоряжению Набусардара, — легкое платье из тонкой белой шерсти, вышитое голубыми, ясными, как небесная лазурь, нитками. Правда, Тека выбрала ей платье, расшитое золотом, но Нанаи остановилась на этом, оно показалось ей скромнее других, более подходящим для нее после того, в котором она пришла из Деревни Золотых Колосьев. Прежде она не носила длинных платьев, и вот впервые на ней был наряд до самых щиколоток. Лазурное шитье внизу, вокруг шеи и на плечах оттеняло ее, волосы, которые Тека причесала по-своему. Они не были распущены по плечам, а стянуты тугим узлом на затылке, на лбу же искусно уложено несколько завитков. Тека хотела подкрасить ей румянами щеки и губы, подвести глаза, но Нанаи воспротивилась. Она позволила только слегка тронуть лицо белилами, которые несколько смягчили загар. На ногах у ней были сандалии из голубой кожи с белой шнуровкой. В волосах — гребень с двумя жемчужинами.

Она стояла перед зеркалом и ждала, когда Тека подаст ей знак, что она может предстать перед Набусардаром.

Тека уже раздвинула занавес и взялась за ручку двери, когда Набусардар вдруг передумал и остановил ее:

— Или нет, погоди, Тека. То есть…

Удивленная Тека вернулась.

— Смею ли я, Непобедимый, обратиться к тебе вместо нее, чтобы ты не менял своего решения? Дочь Гамадана просит выслушать ее. Она уже одета и ждет в соседней комнате.

— Чтобы я ее выслушал? Она рассказывала тебе что-нибудь?

— Да, Непобедимый! Я многим обязана ее тетушке Табе, да пошлют ей боги мирный сон в царстве мертвых. Таба была сестрой доблестного воина Синиба. Памятью обоих прошу тебя, Непобедимый…

Взор Набусардара омрачился. Если речь шла о любви, его избранница, конечно, не стала бы изливаться Теке. Видно, дело в чем-то другом.

Он раздраженно спросил:

— Чего хочет дочь Гамадана?

— Она просит твоей защиты от Эсагилой. Скоро празднества Иштар, и высокочтимый Исме-Адад приказал похитить Нанаи, если она откажется участвовать в них. Она ищет защиты у тебя, светлейший.

— Так вот в чём дело, — проговорил он, — ее сюда привел страх перед Эсагилой… А я, легковерный, подумал бог весть что…

Он понурил голову, плечи у него опустились. Он пытался подавить в себе чувства, вызванные этим открытием, но обида изменила его лицо. Оно покрылось сеткой морщин, горе углубило и подчеркнуло их, и они пролегли на лице, как песчаные каналы в краю, изнывающем от безводья.

Наконец он сказал изменившимся голосом:

— Конечно, я никому не откажу в защите от Эсагилы. Дочь Гамадана найдет у меня приют. Отнесись к ней так, как я наказывал. О прочем я поговорю с Гедекой. Можешь прислать его тотчас же.

Когда Тека ушла, он сбросил с головы золотой обруч и процедил сквозь зубы:

— Так вот в чем дело. А я-то, тщеславный себялюбец! Поверил, что она пришла подарить мне свое сердце, свою любовь, только потому, что я мечтал о ее любви и сердце… Обидел ее этим Устигой. Подозревал, что она пришла из-за него. А она всего лишь искала спасения от Эсагилы. Когда-то она призналась, что хочет принадлежать только мне, Набусардару. И она будет моею, надо только сломить ее гордыню. И я сломлю ее своим безразличием.