- Клюев Николай Алексеевич. Страница 109

Туркестан караваном ваты

Посетил глухой Арзамас.

У кобылы первенец — зебу,

На задворках — пальмовый гул,

И от гумен к новому хлебу

Ветерок шафранный пахнул.

Замесит Орина ковригу —

Квашня семнадцатый год...

По малину колдунью-книгу

Залучил корявый Федот.

Быть приплоду нутром в Микулу,

Речью в струны, лицом в зарю...

Всеплеменному внемля гулу,

Я поддонный напев творю.

И ветвятся стихи-кораллы,

Неявленные острова,

Где грядущие Калевалы

Буревые пожнут слова,

Где совьют родимые гнезда

Фламинго и журавли...

Как зерно залягу в борозды

Новобрачной, жадной земли!

<1921>

405

В шестнадцать — кудри да посиделки,

А в двадцать — первенец, молодица, —

Это русские красные горелки,

Неопалимая Феникс-птица.

Под тридцать — кафтан степенный,

Пробор, как у Мокрого Спаса, —

Это цвет живой, многоценный,

С луговин певца-Китовраса.

Золотые столбы России,

Китоврас, коврига и печь,

Вам в пески и устья чужие

Привелось, как Волге, истечь!

Но мерцает в моих страницах

Пеклеванных созвездий свет.

Голосят газеты в столицах,

Что явился двуглаз-поэт.

Обливаясь кровавым потом,

Я несу стихотворный крест

К изумрудным лунным воротам,

Где напевы, как сонм невест.

Будет встреча хлебного слова

С ассирийской флейтой-змеей,

И Великий Сфинкс, как корова,

На Сахару прольет удой.

Из молочных хлябей, как озимь,

Избяные взойдут коньки,

Засвирелит блеянием козьим

Китоврас у райской реки.

И под огненным баобабом

Закудахчет павлин-изба!..

На помин олбнецким бабам

Эта тигровая резьба.

<1921>

406

Осыпалась избяная сказка —

Шатер под смоковницей сусальной,

На затерянном судне полярная Пасха,

Путешествие по Библии при свечке сальной!

Пересохли подлавочные хляби,

И кит-тишина с гарпуном в ласту...

В узорной каргопольской бабе

Провижу богов красоту —

Глядь, баба в парижской тальме,

Напудрен лопарский нос!..

Примерещился нильской пальме

Сельдяной холмогорский обоз.

За обозом народ-Ломоносов

В песнорадужном зипуне...

Умереть у печных утесов

Индустриальной волне,

Чтоб в коврижные океаны

Отчалил песенный флот...

Товарищи, отмстим за раны

Девы-суши и Матери-вод!

Ложесна бытия иссякли,—

В наших ядрах огонь и гром!..

Пиренеи словесной пакли

Падут под тараном-стихом.

На развалинах строк, созвучий

Каркнет ворон — мое перо,

И польется из трубной тучи

Живоносных рифм серебро!

<1921>

407

Теперь бы Казбек-коврига,

Урал — румяный омлет...

Слезотечна старуха-книга,

Опечален Толстой и Фет.

По-цыгански пляшет брошюра

И бренчит ожерельем строк.

Примеряет мадам культура

Устьсысольский яхонт-платок,

Костромские зори-сережки,

Заонежские сапожки...

Строятся филины, кошки

В симфонические полки.

Мандолина льнет к барабану —

Одалиска к ломовику...

По кумачному океану

Уплывает мое ку-ку.

Я — кукушка времен и сроков,

И коврига — мое гнездо,

А давно ль Милюков, Набоков

Выводили глухое До?!

Огневое Фа — плащ багряный,

Завернулась в него судьба...

Гамма Соль осталась на раны

Песнолюбящего раба.

<1921>

8Солнце избу взнуздало —

Бревенчатого жеребца:

Умчимся в эскуриалы,

В глагол мирового Отца,

С Богом станем богами,

Виссонами шелестя!..

Над олбнецкими полями

Взыграло утро-дитя —

Сиамских шелков сорочка,

Карельские сапожки...

Истекла глухая отсрочка

Забубённой русской тоски:

На покосе индус в тюрбане,

Эфиоп — Вавилин приймак!