Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов. Страница 18
Романс пленника
Жена, моя радость,
ты в доме одна.
Я щек твоих нежных
не поцелую, жена.
Любимые дети,
луч солнца в окне,
вас, теплых и сонных,
не приголубить мне.
Над мельницей нашей
ночная звезда,
теперь ты погасла
и не взойдешь никогда.
Друзья дорогие,
мы пили вино,
так было когда-то,
было давным-давно.
Я к маврам попался
на море, в бою;
о юности плачу —
плачу, а не пою.
АЛЬФОНСИНА СТОРНИ [58]
Перевод Т. Глушковой
Я хочу
Вернуться вспять, к тому, что первозданно,
стать, как трава, как юные цветы,
не мыслить, но, придя к истоку красоты,
пить сок и не разбить звенящего стакана.
Печальный конвой
Эта нелепая пытка — бессонно, бессонно бродить!
«Ego» всегда близоруко — ему ли водить…
Эти сухие поляны не в силах роса напоить.
Ветер, обнявшись с огнем, налетел, чтобы землю спалить.
Смерть: «Я спешу, чтоб печали твои утолить!..»
…Эта нелепая пытка — бродить и бродить!..
Если мне вырвут язык, если выклюют очи мои,
руки отрубят и пóд ноги бросят репьи, —
мука моя и тогда бы не стала черней
этих суровых и мрачно гремящих цепей,
этой гиены и рева несытых зверей,
этого яда под жесткою кожей ветвей.
Я полюбила цветы, а сама-то я — плод,
воду люблю, а сама — холодеющий лед,
в землю уйду, а люблю молодой небосвод.
Этот печальный, седой, пропыленный конвой —
я та, что бродит и бродит
сама за собой.
Покинутость
И вот, теплом напившись человечьим
твоей руки, что мне легла на плечи,
душа как будто уж не так больна.
О, как сладка мне эта белена —
всей жизни безрассудное забвенье
и неизбежное соединенье
мечты и плоти, что опять хмельна!
Меланхолия
Не боль, но благо — если я умру,
но пусть меня тот путник поцелует,
что, как дитя — веселый, поутру
мое окно, бывало, не минует.
____
Тебя зову я, смерть, но жизнь я обожаю…
Когда я лягу в гроб — уже всему чужая, —
пообещай: еще хотя бы раз
весенний луч моих коснется глаз.
____
Пусть на прощанье повеет мне с неба весенним теплом,
пусть плодородное солнце моим не смущается льдом…
Добрым бывало ко мне золотое светило:
доброго дня пожелать — лишь затем по утрам восходило.
Маленький человечек
Маленький человечек, маленький человечек,
выпусти певчую птицу, которая хочет летать…
Я ведь — птица, маленький человечек,
только вольным простором могу я дышать.
Все-то я в клетке, маленький человечек,
маленький человечек, который в клетку меня заточил.
Я зову тебя маленьким, потому что меня ты не понял —
у тебя не достало на это сил.
И я не пойму тебя, так что лучше
отвори мне клетку — ведь птица должна летать.
В четверть души я люблю тебя, маленький человечек,
и не более — сколько бы ты ни просил!
Быть может
Быть может, все, что я в стихах сказала,
давно уже искало воплощения,
запретное, оно едва дышало
и жаждало, таясь, раскрепощенья.
Оно в моем роду существовало
и нарастало в женском поколенье.
Но говорят, что век свой промолчала
боль матери моей… Еще не пенье,
но темное желанно свободы
от немоты, от черновой работы
в слезах печальной женщины читалось.
И все, что было мучимо, и бито,
и за семью печатями укрыто, —
со мною вдруг на воле оказалось.
Однажды весной
Где же мой друг, что промолвил мне,
белую гладя бороду:
— Будь осторожна, малышка, смотри —
сердце свое береги!
Весны уходят, и только дожди
ждут на осенних дорогах…
Будь осторожна: как бы тебя
пламя твое не сожгло!
Я оробело внимала ему,
в смутной дрожа тревоге.
— Птицы поют! — я сказала в ответ. —
Речка звенит! — сказала.
На лбу у себя — зеркале бурь —
помню его ладони.
Он наклонился ко мне, шепча:
— Бедная ты девчушка…
Молитва
Я во сне увидала, о боже, такую любовь,
что ни разу еще никому на земле не приснилась,
лишь с бессмертною жизнью она бы, пожалуй, сравнилась
и с поэзией, льющейся в душу без слов.
Миновала зима — но по-прежнему стынула кровь,
и еще раз весною зима терпеливо сменилась,
я надеялась: летом ко мне постучится любовь,
но и осенью я ожиданьем напрасным томилась.
Боже правый, спина моя обнажена,
и суровый твой кнут без роптания примет она;
словно грешник заклятый, я слышу твой грозный укор:
ведь над жизнью моей занимается пламя заката,
и в несбывшейся страсти я только одна виновата —
за стихами ее проглядела, сеньор!