Стихотворения и поэмы - Багрицкий Эдуард Георгиевич. Страница 35
Февраль («Гудела земля от мороза и вьюг…»)
Гудела земля от мороза и вьюг,
Корявые сосны скрипели,
По мерзлым окопам с востока на юг
Косматые мчались метели…
И шла кавалерия, сбруей звеня,
В туман, без дороги, без счета…
Скрипели обозы… Бранясь и стеня,
Уныло топталась пехота…
Походные фуры, где красным крестом
Украшена ребер холстина…
И мертвые… Мертвые… В поле пустом,
Где свищет под ветром осина…
Бессмысленно пули свистали во мгле,
Бессмысленно смерть приходила…
В морозном тумане, на мерзлой земле
Народная таяла сила.
А в городе грозном над охрою стен
Свисало суконное небо…
Окраины дрогли. Потемки и тлен —
Без воздуха, крова и хлеба…
А в черных окраинах выли гудки,
И черные люди сходились…
Но доступ к дворцам охраняли штыки,
Казацкие кони бесились…
А улицы черным народом шумят,
Бушует народное пламя!
Вперед без оглядки — ни шагу назад!
Шагнешь — и свобода пред нами!..
С фабричных окраин, с фабричным гудком
Шли толпы, покрытые сажей…
К ним радостно полк выходил за полком,
Покинув постылую стражу…
Он плечи расправил, поднявшийся труд,
Он вдаль посмотрел веселее…
И красного знамени первый лоскут
Над толпами вился и реял…
На крышах еще не умолк пулемет,
Поют полицейские пули…
Ни шагу назад! Без оглядки вперед!
Недаром мы в даль заглянули…
А там погибает в окопе солдат,
Руками винтовку сжимая…
А там запевает над полем снаряд,
Там пуля поет роковая…
А в снежных метелях, встающих окрест,
Метался от Дна к Бологому
Еще не подписанный манифест,
Еще не исправленный промах.
Бунтуют фронты… Над землей снеговой
Покой наступает суровый…
Чтоб грянуло громче над сонной землей
Владимира Ленина слово…
С военных полей не уплыл туман
С военных полей не уплыл туман,
Не смолк пересвист гранат…
Поверженный помнит еще Седан
Размеренный шаг солдат.
А черный Париж запевает вновь,
Предместье встает, встает, —
И знамя, пылающее, как кровь,
Возносит санкюлот…
Кузнец и ремесленник! Грянул час, —
Где молот и где станок?..
Коммуна зовет! Подымайтесь враз!
К оружию! К оружию! И пламень глаз —
Торжественен и жесток.
Париж подымается, сед и сер,
Чадит фонарей печаль…
А там за фортами грозится Тьер,
Там сталью гремит Версаль.
В предместьях торопится барабан:
«Вставайте! Скорей! Скорей!»
И в кожаном фартуке Сент-Антуан
Склонился у батарей.
Нас мало.
Нас мало.
Кружится пыль…
Предсмертный задушен стон.
Удар… И еще…
Боевой фитиль
К запалу не донесен…
Последним ударом громи врага,
Нет ядер — так тесаком,
Тесак поломался — так наугад,
Зубами и кулаком.
Расщеплен приклад, и разбит лафет,
Зазубрились тесаки,
По трупам проводит Галиффе
Версальские полки…
И выстрелов грохот не исчез:
Он катится, как набат…
Под стенами тихого Пер-Лашез
Расстрелянные лежат.
О старый Париж, ты суров и сер,
Ты много таишь скорбен…
И нам под ногами твоими, Тьер,
Мерещится хруп от костей…
Лежите, погибшие! Над землей
Пустынный простор широк…
Живите, живущие! Боевой
Перед вами горит восток.
Кузнец и ремесленник! Грянул час!
Где молот и где станок?
Коммуна зовет! Подымайтесь враз!
К оружию! К оружию! И пламень глаз
Пусть будет, как сталь, жесток!
Лена
Он мрачен, тайгой порастающий край,
Сухими ветрами повитый;
Полярных лисиц утомительный лай
Морозные будит граниты.
Собачьи запряжки летят по снегам,
Железные свищут полозья
Под небом, припавшим к холодным горам,
Сквозь хвою в стеклянном морозе.
Здесь весны зеленой травой не цветут,
Здесь тайные, смутные весны,
Они по холодным дорогам идут
Туда, где граниты и сосны.
И Лена, покрытая тягостным льдом,
Прихода их ждет неизменно,
Чтоб, дрогнув, запеть над горючим песком,
Чтоб вешнею двинуться Леной.
Рабочие руки примерзли к кирке,
Глаза покрываются мутью…
Мороз еще крепок. На льдистой реке
Пурга завывает и крутит.
«В таежную тайну,
В чащобу снегов
Нас ночь погрузила сурово.
Довольно!
Средь этих морозных лесов
Мы гибнем без хлеба и крова».
У дикой реки, над песком золотым,
Где бьет по медведю винтовка,
Не северным светом — сияньем иным
Пылает в ночи забастовка.
«Товарищ! Над нами морозная ширь
Мерцает в полночном тумане,
За нами таежная встала Сибирь,
За нами восторг и восстанье».
Но ветры над Леной кружились в ночи,
Кружились и выли по-волчьи,
И в черных папахах пришли палачи,
Пришли и прицелились молча.
В лесистом краю, средь гранитных громад,
Где берега гулки уступы,
На льду голубом и на хвое лежат
Сведенные судорогой трупы.
Певучая кровь не прихлынет к щекам…
И гулко над снежным покоем
«Проклятье, проклятье, проклятье врагам», —
Бормочет морозная хвоя.
Но весны идут по медвежьим тропам,
Качают столетние сосны,
К проклятой реке, к ледяным берегам
Приходят свободные весны.
И мхом порастает прибрежный гранит,
Клокочет широкая пена,
И с новою силой летит и звенит
Раздолье узнавшая Лена.