Первая любовь Ходжи Насреддина - Зульфикаров Тимур Касимович. Страница 12

Эй, люди, во рту у меня суховей! Песок!..

Су¬хейль!.. Я хочу твоей арычной воды, воды, а она за стеною!..

Эй, люди, помогите!..

Это Насреддин. Он кричит, и глаза его блаженно закрыты. Он не видит ничего. Только пальцы слепо, хлестко бьют по острым струнам дутара, и струны обрываются, сворачиваются, ползут, а на пальцах появляется кровь.

Тогда Насреддин бросает онемевший дутар на дорогу.

— Эй, люди, помогите, а то я умру от счастья!.. Помогите!..

Старая женщина с непокрытой седой головой бежит вослед за ним и кричит:

— Сынок, вернись домой!.. Не позорь нас на весь кишлак!.. Зачем ты надел чапан жениха?.. Мы же ни¬щие... Где мы возьмем калым?.. Вернись, сынок... Насреддин!..

Это Ляпак-биби...

Но Насреддин не слышит ее слов...

Отстает она... Садится на дорогу... Плачет... Старая женщина...

А Насреддин нагибается, снимает с головы лазурную ковровую тюбетейку и зачерпывает холодной осенней жемчужной дорожной пыли и сыплет пыль себе на свежепобритую, вымытую, нагую чистую голову.

— Я люблю! люблю! люблю! люблю! люблю тебя, Сухейль!.. Помогите, люди!.. Вы же тоже любили!.. Помогите!..

Пыль течет по голове Насреддина. Холодная... Осенняя... Сырая... Невеселая...

— Сумасшедший!..

— Дервиш!..

— Блаженный!..

— Дурной!

— Бешеный! Бешеная собака! Связать его надо!..

— В него шайтан вселился!.. Нужно привязать его к дереву и бить палками, чтобы шайтан ушел из него!.. Если он не вылечится, пусть я стану жертвой шейхов!

Это кричит кишлачный табиб-лекарь Ильяс-махдум, и люди внимают ему. Верят. Они хотят помочь Насреддину...

Ласково привязывают его жесткими веревками за руки к старому высохшему китайскому карагачу.

Ласково снимают с него чапан жениха.

Ласково бьют палками. Помочь хотят. Ласково.

— Уйди, шайтан! Покинь чистого отрока, дьявол вездесущий!.. Уйди! Оставь отрока!..— шипит, шепчет, кричит, причитает Ильяс-махдум.

— Меня уже били камчой, а шайтан не ушел! Вы думаете, почтенный табиб, что он убоится, испугается целебных палок?..— смеется Насреддин, вздрагивая от частых ударов.

...Опять меня бьют...

Муравьи с засохшего китайского карагача падают мне на спину, ползут, жалят... Те самые муравьи…Предвестники смерти...

— Ай, табиб Ильяс-махдум! Не помогут палки!..

Я люблю Сухейль! Люблю! Люблю! Люблю!.. Помогите, люди!.. Во рту у меня суховей!.. Зачем мне ваши пал¬ки?.. Ах, табиб, вы сами шайтан!.. Шайтан, забывший о любви!..

Надоело мне! Я пытаюсь разорвать веревки и осво¬бодиться, но веревки не даются, держатся. Палки ходят по моей спине. Надоело мне. Устал.

Маленький табиб бегает, носится, скачет, как осен¬ний кузнечик, вокруг карагача и кровожадно кричит:

— Бейте, бейте шайтана! Не жалейте его!.. Лучше пусть он умрет — но спасется!.. Бейте шайтана!.. Еще в девятом веке шейх Абу Бек Мухаммед ибн Закарийя ибн  Яхья Рази относил любовь к тяжелым болезням! И советовал такие лекарства, как длительный пост, переноска больших тяжестей, долгие, изнурительные путешествия...

- Но палки-то, палки разве он советовал? — кричу оглохшему табибу, стараясь разорвать веревки.

— Палки — это лекарство от всех болезней! Самое лучшее! Оно изгоняет все недуги! Терпи, терпи, сынок!.. Если останешься живым — будешь настоящим мужем!.. Бейте,  бейте его!.. Гоните шайтана!.. Ай, хорошо!..

Айе! Ему-то хорошо, но мне тяжело. Уже нет сил кричать, и я шепчу:

-  Сухейль, я люблю тебя. Я приду пить арычную воду...

У меня глаза закрываются, засыпают. Уже...

Айе!..

Опять две хищные рысьи старухи с полыхающими узкими дамасскими бритвами в руках догоняют меня... в высоких, немых, сонных песках, песках...

Догоняют... Рядом уже... Я слышу шелест бритв...

Но!..

Но тут чьи-то мускулистые гибкие руки разрывают веревки и густой голос говорит:

— Эй, правоверные! За что вы бьете его?.. За то, что он полюбил девушку?.. А вам завидно?.. Вы забыли?.. Скучно вам жить?..

Это кишлачный богатырь, кузнец Рустам-палван.

Он освобождает меня, и толпа вокруг замирает.

Я, ша¬таясь, отхожу от дерева. Спина затекла. Не могу разогнуться... Потом разгибаюсь... Надеваю свой чапан жениха. Руками сбрасываю, сметаю, снимаю с горящей своей спины муравьев...

Смешно!.. Зачем меня били!..

— За что тебя били, Насреддин? — мрачно спрашивает Рустам-палван, и я вижу, как сизые жилы на его руках тяжелеют, набухают, волнуются.

— Не знаю... Скучно людям в нашем кишлаке... А тут хоть какое-то развлечение,— улыбаюсь я.— Дехкане работают на полях, а лентяи ищут себе иную работу...

— Мы хотели его вылечить. Изгнать из него болезнь... Шайтана изгнать! — тяжело дыша и засовывая под язык щепотку насвая-табака, говорит Ильяс-махдум.

Он улыбается, обнажая мелкие свои кошачьи зубы...

— Устали, домулло?..

— Да... Трудно выгонять шайтана!.. Много сил требуется! Много палок!.. Устал я... Печень болит...

— Лекарь лечит других людей, а от своей болезни не знает лекарств!..

— Но есть одно всеобщее лекарство, домулло. Вы сами говорили о нем. Самое лучшее лекарство. Оно изгоняет все недуги... Оно называется «палки»!..

Айе! Ильяс-махдум поздно учуял смысл моих слов, но, учуяв, он с юношеской прытью бросился бежать от нас, подобрав полу своего белого бухарского полотня¬ного чапана и поднимая пыль.

Тогда я поднял с дороги одну из палок и побежал вслед за табибом под свист и улюлюканье толпы.