Стихотворения. Избранная проза - Савин Иван Иванович. Страница 42

Весной 1831 года псевдо-Браун, в первом же деле с горцами получивший Георгиевский крест, скоро ставший благодаря веселому своему нраву и бесшабашной удали общим любимцем всего полка, получил крайне его взволнавашее письмо. Писала Лия, дочь старика Вайнтрауба.

Молодая девушка умоляла Ивана Карловича (будем его так называть) спасти ее отца от нестерпимых вымогательств некоего штабс-капитана Р., офицера того же Двинского гарнизона.

Р. начал сомневаться в тождественности личности умершего с подпоручиком Нертовским. Проверив свою догадку рядом сыщнических приемов, штабс-капитан пришел к твердому убеждению, что «государственный преступник» был, путем обмана начальства, спасен от угрожавшей ему кары. Узнал Р. как-то и то, что в спасении Нертовского деятельное участие принимал медник и золотых дел мастер Вайнтрауб, которому он, кстати, был должен крупную сумму.

Р. отправился к Вайнтраубу и сказал старому еврею в лицо, что ему известна вся проделка в ванне.

Отпирательство не помогло, угрозы Р. сломили старика. С этого дня началось наглое вымогательство денег у Вайнтрауба. За краткий срок Р., угрожая виселицей, выманил у Вайнтрауба все его деньги – до 10 000 рублей.

Вскоре из Риги в Двинск приехала к отцу Лия. Поразительно красивая и прекрасно воспитанная девятнадцатилетняя девушка произвела сильное впечатление на Р. Не встретив взаимности, пришедший в ярость штабс-капитан назначил шестинедельный срок, после которого Лия должна была отдаться ему. В противном случае отец ее погибнет.

Несчастная девушка вспомнила о молодом офицере, в спасении которого такое активное участие принимал ее отец, и написала ему.

Браун-Нертовский не задумываясь пошел на дело, снова, как и пять лет назад, грозившее ему виселицей. С трудом получив отпуск, он день и ночь мчался с Кавказа к берегам Балтийского моря и очень скоро подъехал на тройке к дому Вайнтрауба.

Его встретила Лия. Подпоручик был поражен редкой красотой девушки.

Иван Карлович решил немедленно же привести свой план в исполнение. Несмотря на просьбы не устраивать скандала, просьбы старика Вайнтрауба, решившего тайком эмигрировать в Нидерланды, откуда в Россию прибыл его дед сто лет тому назад, Браун-Нертовский настоял на необходимости послать штабс-капитану Р. записку Лии с просьбой придти сейчас же к ней.

Сияющий Р. через четверть часа был в доме Вайнтрауба. Вместо ожидаемой красавицы к нему вышел саженного роста кавказский офицер с Георгиевским крестом на груди и пистолетом в руке. Между ними произошел такой разговор:

– Вы штабс-капитан Р.? – холодно спросил кавказец.

– Я. Но не понимаю, что вам угодно от меня.

– Моя фамилия Браун, или, как вы верно подозреваете, я Евгений Нертовский. Теперь вы поймете, что нам вдвоем жить на свете невозможно. Один из нас должен умереть. Я предлагаю вам дуэль на узелки. Сейчас же, в ближайшем лесу. Если вы не согласны, то я размозжу вам голову на месте. Предварительно мы оба напишем записки одинакового содержания, адресованные коменданту, и в которых сообщим, что покончили с жизнью самовольно. Даю вам на размышление пять минут.

Под дулом пистолета Р. должен был согласиться на дуэль. Провожая доблестного защитника своей чести в лес, заплаканная Лия протянула ему ветку сирени:

– Посмотрите, сколько тут цветочков с пятью, шестью и даже семью лепестками. По народному поверью это – счастье. Возьмите ветку, она будет талисманом и сохранит вашу драгоценную для меня жизнь…

Талисман помог. Конец платка с узелком вытянул Р. На развалинах старой кузницы штабс-капитан выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно.

Возвратившись в дом Вайнтрауба, Брайн узнал, что Лия спешно уехала в Ригу. С грустью простившись со стариком, Иван Карлович приказал подать лошадей и отправился в обратный путь – на Кавказ, все время думая о Лие.

Судьбе и на этот раз угодно было завершить томление влюбленного подпоручика финалом неожиданным. Образ красавца-офицера пленил сердце Лии. Когда, проскакав весь день, Браун остановился на ночь на постоялом дворе местечка неподалеку от Двинска, к нему в комнату постучался робко хозяин.

– Что там еще?

– Ясновельможного пана желает видеть какой-то молодой господин.

– Пожалуйста!

Послышались легкие шаги, и в комнату вошел стройный юноша в длинном плаще и в широкополой шляпе. Это была… Лия.

Обойдем скромным молчанием понятное волнение и радость влюбленных, первые слова любви, поцелуи первые…

– Я знаю, – сказала успокоившись, молодая девушка, – что предпринятый мною шаг противоречит всем понятиям и о приличиях и стыде. Но я сделала так, ибо принадлежу вам по праву древнейших законов. Вы спасли меня и отца и я стала вашей собственностью. Вы победили врага – вам принадлежит все его имущество, а в особенности то, из-за которого состоялся Божий суд…

Вряд ли взволнованный Браун многое понял из бессвязных слов девушки. Вряд ли связно он ответил ей, но отныне – и это чувствовали оба – судьба их была связана на всю жизнь.

В том же тарантасе Браун и его неожиданная невеста помчались в Москву. По дороге Лия рассказала Ивану Карловичу, как жарко молила она о спасении его Богу – «который мой и твой». На пятый день молодая пара прибыла в Москву, к тетке Брауна.

Увидев Лию, старая тетка, пораженная ее красотой, только и нашлась, что схватить племянника за ухо с злополучной серьгой и сказать:

– Проказник!..

В Москве молодая пара была обвенчана.

Много лет подряд Лия Семеновна разделяла боевую жизнь мужа. В походе же родился у них сын.

Спустя несколько лет дочь медника и жена «живого мертвеца» отправилась в Ригу навестить родных. В это время в Риге жил талантливый художник-портретист В., ученик знаменитого в те годы дрезденского академика Гергарда фон Кюгельмана. В. нарисовал прекрасный портрет Лии. К сожалению, настоящее местонахождение портрета неизвестно. До войны и революции его бережно хранили потомки Браунов-Нертовских.

Свыше 50 лет душа в душу жили Брауны. В 1878 году умерла Лия. Подложный «Иван Карлович» ненадолго пережил жену – спустя восемь месяцев скончался и Евгений Владимирович.

Давно уже уцелевшие в сибирских рудниках декабристы были прощены. Но только в 1901 году племянник Евг. Вл. Нертовского-Брауна, сын его сестры Анны, осмелился рассказать, будучи глубоким стариком, похожую на сказку быль о «живом мертвеце».

ПАРОЛЬ

С самого утра густая сетка дождя падала мутным кружевом. Разбитая молнией верба тянула к небу обугленные ветви, и было что-то трогательное в этих застывших руках с мокрой, коричневой золой на расцепленных пальцах.

С необъятного поля чуть зазеленевшей озимой рви дуло резвым ветром, теплым запахом травы, ранней, бодрящей весной. За дождевым пологом все время мерещились огромные расплывающиеся силуэты сказочных великанов. Но только телеграфные столбы медленно выходили из водяного дыма и покорно уплывали назад, сламываясь за горой.

Придорожные лужи бороздились мелкими пузырьками, расходящимися кругами, будто сыпали на них сверху градом. Невысокая щетина ржи мягко шелестела под дождем.

Ехали гуськом. Впереди колыхался башлык начальника разъезда, высокого с куриной грудью зауряд-прапорщика Свистулина, то и дело падавшего на луку. За ним ехал вестовой командира полка Худько, за неумеренное пьянство попавший в строй. Шествие замыкал Виктор Павлович Сливков, тоненький кадет с густым басом. Кажется, деланным.

Свистулин, падая кривой грудью на шей пощади, дремал. Вторую неделю уже, днем и ночью, полк перебрасывали с одного фланга на другой, вторую неделю люди не смыкали глаз. Когда мокрый башлык прапорщика падал на спутанную гриву, рослый, с большими ногами гунтер останавливался на мгновение и недовольно фыркал.

Острые прутья старого седла мешали спать кадету, Виктору Павловичу. Так называли его все, даже командир эскадрона, за непонятную в семнадцать лет склонность к философскому оправданию неумной нашей жизни. Звали кадета еще "панночкой": были женственно округлы и румяны детские его щеки.