Собрание стихотворений 1934-1953 - Томас Дилан. Страница 26

Но на клювы цапель надета она,

Как на длинные копья времен.

По предначертанным смертным путям –

Чайки и камбала;

Кроншнепы, истошно, предсмертно крича,

Ловят морских угрей;

И языколоколом рифмач,

День рождения оглушив,

В узенькой комнатухе своей

К последней ловушке спешит,

Где только раны и ожидают его,

Но цапли благословляют его

С высоких шпилей-стеблей.

Осенью чертополохо-пуховой

К боли он гонит песнь,

А в ястребином, хватающем небе

Птахи бьются в когтях,

Стайки рыбешек неслышно скользят

Сквозь корабельный каркас

89. НЕ УХОДИ БЕЗРОПОТНО ВО ТЬМУ

Не уходи безропотно во тьму,

Будь яростней пред ночью всех ночей,

Не дай погаснуть свету своему!

Хоть мудрый знает – не осилишь тьму,

Во мгле словами не зажжешь лучей –

Не уходи безропотно во тьму,

Хоть добрый видит: не сберечь ему

Живую зелень юности своей,

Не дай погаснуть свету своему.

А ты, хватавший солнце налету,

Воспевший свет, узнай к закату дней,

Что не уйдешь безропотно во тьму!

Суровый видит: смерть идет к нему

Метеоритным отсветом огней,

Не дай погаснуть свету своему!

Отец, с высот проклятий и скорбей

Благослови всей яростью твоей –

Не уходи безропотно во тьму!

Не дай погаснуть свету своему!

90. ЛАМЕНТАЦИИ

Когда ветреным я был пацаном

И в церковном стаде черной овцой

В соблазнительный крыжовник, в кусты

Забирался я и жадно смотрел,

И краснел, когда к земле наклонясь

И выпячивая круглые зады,

Деревенские девки сбивали

Деревянными шарами кегли:

Я любую пожирал глазами,

Я влюблялся в округлость… Хоть луны,

И легко был готов молодуху

Бросить тут же в кустах – пускай ревет!

Когда был я порывистым и грубым,

Черной бестией меж набожных жуков

А совсем уж не ветреным мальчишкой,

Но еще на мужика не похож,

Я всю ночь свистал, всех пьянчуг пьяней –

И рождались в канавах от меня черт-те кто

У каких-то бессчетных неведомых баб,

А кровати, раскаленные как сковородки,

Аж на весь городок мне скрипели –

«Ну, быстрей! Ну, быстрей, еще быстрей!»,

Я по клеверам разных одеял

Ненасытным жеребчиком скакал

В гуще угольно-черных ночей…

Когда стал я настоящим мужиком, –

И к тому же крепким, как бренди, –

91. НА БЕЛОЙ ГИГАНТСКОЙ ЛЯЖКЕ

Склон меловой теряется в кустарнике, заболоченном, диком,

Несколько рек встречаются, отталкивая волны прилива,

Кроншнепы перекликаются через речки печальным криком,

Несколько рек сливаются в полноводном горле залива.

По белой гигантской ляжке пологой горы меловой

Среди длинных, темных камней –

этих женщин мертвых, давно бесплодных,

Я ночью бреду под луной, под только что зачавшей луной,

А женщины-камни все еще тоскуют о любви и о родах.

Их имена давно дождями с могильных камней смыло,

Но не ветер звучит над заливом – а этих женщин молитва:

Молитва о том, чтобы семя живое их освятило:

Ведь дано же сливаться рекам в полноводном горле залива!

Одинокие эти бабы

в ночной вечности изгибаются, словно обняв мужчин, и

В криках кроншнепов слышится их томленье о незачатых

Сыновьях,

и сочувствует им эта низкая ласковая гора, вся в морщинах,

Которая гусинокожей зимой тоже ведь любила когда-то.

Давно заледенели тропы, по которым этим бабам ходилось,

В ДЕРЕВЕНСКОМ НЕБЕ и ЭЛЕГИЯ (1953)

92. В ДЕРЕВЕНСКОМ НЕБЕ

Когда он явлен в деревенском небе

(Об этом знает сердце!),

Когда он перекрестит грудь востока,

Хвалу услышав,

Миров Создатель, он по-сельски скромен

И горько плачет

На гребнях гор недальних – и в последнем

Прибежище зверей и птиц веселых,

В святой долине,

Где все, что создано еще поет, хотя уже давно мертво!

И ангелы, как пестрые фазаны,

Под лиственными сводами собора

Крылами хлопают. И – как роса

Все его слезы смешаны со светом,

(О, рука об руку – слеза и луч!).

Из черной тучи ли, из глаз проткнутых,

93. ЭЛЕГИЯ

Он слишком гордым был, чтоб умирать,

А умер он, слепой, совсем разбитый…

Как? Никому на свете не понять!

Отважной гордостью насквозь пропитан,

Холодный, но и добрый человек,

В тот самый темный день в году... И спит он

Сном легким за последним тем Холмом,

Через который перешел когда-то.

Под волнами травы да будет он –

Дилан Томас. Жизнь и творчество

Е. Кассель

(27 октября 1914 - 9 ноября 1953)

Дилан Томас (Dylan Thomas) - один из самых значительных англоязычных поэтов 20-го века.

Не только поэт - автор стихов, но еще и поэт - человек, живущий в соответствии с романтическим каноном - поэт - человек богемы, свободный от тяжких жизненных обязательств, поэт - вольная птица.

В некотором смысле Дилан Томас - последний романтический поэт. Романтический поэт - это всегда еще и жизненная роль. В создании своего продуманного образа Томаса можно сравнить с Блоком, Маяковским или даже с Есениным.

В жизни Томаса очень трудно отличить миф от реальности, в его стихах не всегда можно отличить искренность от надуманности.

Если лишить его биографию мифического содержания - болтовни в барах, пьяных дебошей, непристойных выходок, и оставить чистую событийность, то биография уложится в паре страниц.

Именно поэтому писать о нем трудно.

Существует две известных книги о Дилане Томасе, одна написана Полом Феррисом (Paul Ferris), вторая Джонатаном Фрайером (Jonathan Fryer).

Книга Ферриса - каноническая биография Томаса.

Очень подробная - 399 страниц, включая примечания. Мало того, Феррис еще и биографию Кэйтлин Томас (Caitlin Thomas), жены Дилана, написал. И письма Томаса издал.

Он вообще специалист по биографиям. Написал биографию Фрейда, например.

За Дилана Томаса Феррис взялся собственно из-за того, что родился в том же городке Суонси (Swansea), что и Томас, только на 15 лет позже.

Книга Ферриса поражает полным отсутствием любви к предмету исследования. Говорят, что люди, изучающие тараканов, начинают их любить.

А тут не таракан - великий поэт, и нет - совсем не любит.

Холодная, отчужденная книга, в которой подробно описываются многочисленные томасовские прегрешения. И как он деньги из плохо лежащих кошельков всю жизнь таскал. И как в порядке протеста испражнялся в буржуазных гостиных. И как напивался, и как работать не желал, и как деньги у благодетельниц выклянчивал, и как не отдавал долгов.

И жена его Кэйтлин не лучше. Все протрачивала на ерунду, а с Диланом в пьяном виде дралась.

И стихов-то Дилан почти и не писал, хотел быть поэтом, а писать было не о чем, вымучивал стихи.

Нет, Феррис не смакует всяческие безобразия, просто в меру своего понимания «объективно» пишет биографию.