Стихотворения. Книга стихов - Ратушинская Ирина Борисовна. Страница 38
«Лукавый старец, здесь ты не солгал...»
Лукавый старец, здесь ты не солгал.
Остановить высокое мгновенье
Нам не позволит вечное сомненье:
А может, выше будет перевал?
Ведь наш зенит ещё не наступил,
И дымный запах будущей победы
Тревожит нас, и мы стремимся следом,
По-юному исполненные сил.
Но истинная наша высота
Неузнаваема, пока мгновенье длится:
Наполеон Аркольского моста
Прекраснее, чем под Аустерлицем!
И кто посмеет, будто птицу влёт,
Стоп-кадром сбить пернатую минуту?
По счастью, мы и сами, в свой черёд,
Безудержны в стремлениях и смутах.
Всегда на шаг за завтрашней чертой,
Во всех свершеньях наперёд повинны!
И если время скажет нам «постой» —
Пройдём насквозь, плечом его раздвинув.
«Сядь, закури. Мы вдвоём, но так ненадолго...»
Сядь, закури. Мы вдвоём, но так ненадолго.
Мы ничего не успеем: этот сон не имеет конца.
Нам уже не узнать,
Что за книги лежат на полках,
Что за крыша над головою,
что за лошади у крыльца.
Нас уже ждут, пора, и времени нету,
Чтоб говорить о годах, проведённых врозь.
Наше с тобой «вдвоём» — на одну сигарету,
На молчаливый миг —
Глаза в глаза и насквозь.
Знаю: мы что-то везём туда, где нас ожидают,
Что-то важнее нас и наших потерь.
Что ж, мы готовы в путь,
Но докурим, пока седлают,
И намертво сцепим руки, пока отворяют дверь.
«Человек со свёрнутым в трубку ковром...»
Человек со свёрнутым в трубку ковром
Куда-то шагает вечером.
Вот сейчас он скроется за поворот —
И уйдёт, никем не замеченный.
И никто не узнает, что там на ковре —
Птицы или олени.
И откуда он взялся на нашем дворе,
Где матери — в окнах, а дети — в игре,
Где старушки в кивающем серебре
Держат памятью три поколенья?
Во дворе, где знают по именам —
Кто убит, кто жив, кто уехал,
И кого зовёт из чьего окна
Надтреснутая Пьеха!
Мимо стука костяшек за стёртым столом
И доцентова автомобиля —
Он проходит, неся на плече рулон
С чуть заметным запахом пыли.
Может, он на этом ковре живёт,
И, найдя подходящее место,
По-хозяйски велит: — Расстелись, ковёр! —
Предварив заклятьем уместным.
И ковёр развернётся со всем, что на нём:
С этажеркой и клавесином,
И с продавленным креслом,
И лампой с огнём,
И с играющим в кубики сыном.
А быть может, ковёр обучен летать —
И тогда, завершая прогулку,
Он шарахнется вверх, не оставя следа,
Из пустынного переулка.
И блаженно расправит упругий квадрат,
С южным ветром знакомый коротко!
А хозяин будет курить до утра,
Наблюдая мерцанье города.
А потом потеряется в синеве,
Обронив невнятное слово...
Чудак-человек,
Чужак-человек,
Чего и ждать от такого!
«Ну не то чтобы страшно...»
Ну не то чтобы страшно,
А всё же не по себе.
И обидно: вдруг сына родить уже не успею.
Потому что сердце сдаёт, и руки слабеют —
Я держусь,
Но они, проклятые, всё слабей!
Я могла бы детские книжки писать,
И я лошадей любила,
И любила сидеть на загривке своей скалы,
И умела, в море входя, рассчитывать силы,
А когда рассчитывать не на что —
Всё же как-то доплыть.
Я ещё летала во сне, и мороз по коже
Проходил от мысли, что скоро и мне пора.
Но уже прозвучало: «Если не я, то кто же?»
Так давно прозвучало —
Мне было не выбирать!
Потому что стыдно весь век за чаями спорить,
Потому что погибли лучшие всей земли!
Помолитесь, отец Александр, за ушедших в море,
И ещё за землю,
С которой они ушли.
«Где-то маятник ходит, и плачет негромко кукушка...»
Где-то маятник ходит, и плачет негромко кукушка,
Что считать ей часы, а не долгие годы для нас.
И в оставленном доме всё с той же заботой старушка
Закрывает по-прежнему ставни в положенный час.
Где-то в сумерках лампа горит, шевелится вязанье,
И хранятся нечастые письма, и ждут новостей.
А она, как обычно, печалясь одними глазами,
Без нужды поправляет портреты подросших детей.
И за что нам такое,
И кто перед нею не грешен?
И кому, уходящему, вслед не чертила креста?
Но кого она любит — да будет спасён и утешен.
И кого она ждёт — пусть, вернувшись,
успеет застать.
ИАКОВ
Одиночества первый воин,
Без полка и без полководца!
Высшей доблести удостоен —
С грозным Богом своим бороться!
Ни защиты, и ни опоры,
Ни Его — за спиной — дыханья.
Первый опыт на равных спора —
Жесточайшее испытанье.
Но предстал — до зрачков подобен,
Но не дрогнул — Его работа!
Неподвластный страху и злобе —
До утра, до смертного пота
Схватку выстоявший с Бессмертным
Крепкой мышцей и сердцем мужа!
Не холопом Его, не смердом —
Честно силу Его — Ему же
Возвращая — без лести предан,
Без мольбы и паденья брюхом!
Самой гордой Его победой.
Торжеством Отцовского духа.
Первый призванный, кто ответил,
Первый, меченый сей десницей!
К дерзким внукам в силе и свете
Приходящий, когда не спится —
Гранью мускулов, лбом упрямым,
В славе рваного сухожилья!
Чтобы в битвах не звали маму.
Чтоб считали за стыд бессилье.
Чтоб искать им пути — не стада,
Чтоб нести им в крови — свободу!
Им и жилы-то рвать не надо.
Бог и так узнаёт породу.