* * *
«Ты не знаешь холмов…»
Перевод Евг. Солоновича
Ты не знаешь холмов,
где кровь пролилась.
Мы бежали, бросая
имена и оружие.
Мы бежали — и женщина
смотрела нам вслед.
Лишь один передумал
и остановился,
сжав кулак. Он увидел
пустынное небо —
и упал у стены.
Там теперь его имя
и кровавый лоскут.
Не дождется нас женщина
у подножья холмов.
* * *
«И тогда, малодушные…»
Перевод Евг. Солоновича
И тогда, малодушные,
мы, что шепот вечерний любили,
и дома, и тропинки над речкой,
и сомнительный цвет абажуров
в заведеньях особого толка,
и подсахаренную боль,
о которой молчали, —
мы живую нарушили цепь,
вырвав руки из рук,
и умолкли, но сердце
содрогнулось от крови.
Больше не было нежности,
и отчаянья не было
на тропинке над речкой:
пробудившись от рабства,
мы узнали, что мы одиноки,
и причислили к жизни себя.
* * *
«Нагрянет смерть с твоими глазами…»
Перевод М. Алигер
Нагрянет смерть с твоими глазами,
смерть, что плетется за нами следом
с утра до вечера, глаз не смыкая,
глухая, как совести давний укор,
как дурная привычка. С твоими глазами.
Твои глаза — как напрасное слово,
как возглас без звука, безмолвие.
Такими ты видишь их каждое утро,
над одиноким своим отраженьем
склоняясь. О дорогая надежда,
в тот день наконец-то узнаем и мы:
ты — жизнь и ты — пустота.
На каждого смерть по-другому посмотрит.
Моя — на меня — твоими глазами,
и что-то случится, как будто расстался
с дурною привычкой, как будто увидел,
как в зеркале мертвое всплыло лицо,
как будто услышал я сжатые плотно уста.
Безмолвие. Мы погружаемся немо в пучину.
АЛЬФОНСО ГАТТО
Перевод Евг. Солоновича
Альфонсо Гатто(1909–1976). — Поэт, искусствовед, художник. В 1938–1939 гг. редактировал с Васко Пратолини «Кампо ди Марте», журнал флорентийских герметиков. В ранних стихах поэта, при всей их лексической изысканности, нередко слышатся фольклорные интонации. Эмоциональность живописной лирики Гатто, насыщенной емкими метафорами, подчеркивается исключительной напевностью поэтической речи, определяющей разнообразие стиха в границах традиционных ритмов.
В 1936 г. поэт был арестован по политическим мотивам и отбыл шесть месяцев тюремного заключения. В годы немецкой оккупации антифашистские стихи Гатто распространялись в списках и в виде листовок, составив после войны сборник «Голова на снегу».
Основные поэтические книги Гатто: «Остров», 1932; «Стихотворения», 1939; «Любовь к жизни», 1944; «Флегрейская остерия», 1962; «История жертв», 1966; «Любовные стихотворения», 1973.
На русском языке поэзия Гатто представлена в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная».
ВЕЧЕР В ВЕРСИЛЬЕ
Когда пустынным морем на закате
подчеркнут мол, лишь на железном скате
одной из крыш еще мерцает вяло
последний отблеск дня. Мало-помалу
и голос умолкает монотонный.
Смеркается. Прохладой напоенный,
лежит простор нетронутой пустыней
вдаль уходящих пастбищ, кроны пиний
непроницаемы, внизу, под ними
уже темно. Безмолвье все ранимей.
И ночь не за горами: лето, чары,
танцующие на верандах пары
и невесомый месяц, льнущий к Альпам.
ВЕТЕР НАД ДЖУДЕККОЙ
Ветра, ветра срывают мокрый парус
и, погружаясь в холод,
умирают.
Кто, кто расправит их в разгаре
пылких отплытий,
когда звучанье моря громче,
громче и реет на высоких реях утро?
Вся — женщина, вся — сила, вся — любовь,
и ало яблоко и желт кулич
апрельской Пасхи…
Ты была огнем,
огнем и солнцем, и за той кирпичной
стеною — поле, а за полем — небо.
ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
Кариатиды вечерних деревьев
возносят небо бульваров,
римские экипажи по Аппиевой дороге
к катакомбам везут луну.
Все мы долго ходили под смертью.
Но жизнь не кончалась вечерами,
отражаясь во взглядах, обращенных
к домам.
За пределами неба
неужели на свет родниковый,
на голос колоколен, на голубые
имена, — неужели сердце
отзываться уже не будет?
О, среди мокрых веток на фоне домов и неба
небо бульваров,
прозрачное небо ласточек!
О человечный вечер, собравший
усталых людей, добрых людей
за нашей приятной беседой
в мире без страха!
Неужели так и пребудет
сердце в спячке,
не обретет
слова?
Не окликнет предметы, свет, живых?
Кто мертвых, кто побежденных разбудит?
СТРЕЛЯЛИ НОЧЬЮ
Стреляли ночью, в тишине, я слышал,
как мальчик опрокинулся на снег
и на снегу остался, безымянный.
И снова городу смотреть на мертвых
до посинения. Когда светает
и хлопья снега падают с фронтонов
и черных проводов, его руины
на женщину, подавленные, смотрят,
что ищет непослушными губами
незрячие глаза-ледышки сына
и волосы, подхваченные первым
прозрачно голубым ручьем весны.