Любовь под вязами (Eugene O'Neill. Desire Under the Elms) - О'Нил Юджин. Страница 4

Питер. Поживем — увидим. (Неожиданно разбушевавшись.) И пока он не вернется, — палец о палец не ударим! Пусть Эбин убивается, если хочет. Будем есть, пить и отдыхать вволю. И ко всем чертям эту проклятую ферму.

Симеон. Черт возьми, мы заслужили отдых! Хоть раз поиграем в богачей. Буду валяться в постели до самого завтрака.

Питер. Пока стол не накроют.

Симеон (после молчания, задумчиво). Какая она, наша новая мамаша? Как ты думаешь? Такая, как говорит Эбин? А?

Питер. Похоже!

Симеон. Тогда пусть она окажется дьяволом в юбке, чтоб ему захотелось поскорее помереть и провалиться в ад, где ему будет спокойнее.

Питер (с жаром). Аминь!

Симеон (подражая отцу). "А сейчас, подобно пророкам, отправляюсь узнать промысел божий, уготованный мне весной…". Готов поспорить, он уже тогда знал, что отправляется блудить, вонючий лицемер…

Картина четвертая

Кухня. Предрассветная синь. На столе зажженная свеча. Симеон и Питер заканчивают завтрак. Эбин сидит задумавшись, к еде он не притрагивался.

Питер (взглянув на Эбина, с некоторым раздражением). Думай не думай — что толку!

Симеон (с издевкой). Похоть покою не дает.

Питер. А Минни — что, у тебя первая?

Эбин (зло). Не твое дело! (Пауза.) Я о старике думаю. Сдается мне, что он близко где-то. Я чувствую, как чувствуешь приближение малярийного озноба.

Питер. Если он и появится, то не в такую рань.

Симеон. Как сказать! Может, он задумал поймать нас врасплох. Посмотреть, чем мы тут занимаемся.

Питер (инстинктивно поднимается со стула). Надо идти.

Симеон встает вслед за Питером. Оба тащатся к двери, но спохватываются.

Симеон. Дурак ты, Пит. А я и того хуже. Пусть видит, что мы не работаем.

Возвращаются к столу.

Питер. Правильно. Ну его к черту, пусть посмотрит, чем мы тут занимаемся.

Садятся. Эбин во все глаза смотрит то на Симеона, то на Питера.

Симеон (Эбину). Провались все пропадом!

Питер. Нечего вкалывать да пресмыкаться перед ним. Пусть катится ко всем чертям!

Симеон (Эбину). Ты говорил, что хотел бы быть единственным хозяином тут, — что же, можешь стать!

Питер. Вон коровы надрываются. Сходи лучше подои.

Эбин (радостно). А вы что — согласны подписать бумагу? Да?

Симеон (сухо). Может быть.

Питер. Может быть.

Симеон. Нам надо обдумать. (Повелительно.) А ты лучше иди потрудись.

Эбин (возбужденно). Теперь это опять мамина ферма! И моя! Мои коровы! Я буду сам, своими руками доить их! (Уходит через дверь в глубине.)

Симеон (после молчания). Вылитый отец.

Питер. Копия.

Симеон. Они перегрызут друг друга. Как собаки.

Эбин выходит на крыльцо, огибает угол дома. Небо начинает розоветь.

Эбин (останавливается у ворот и смотрит вокруг жадным и восхищенным взглядом). Красиво, черт возьми! До чего красиво! (Поднимает глаза — будто бросая вызов небу.) Моя ферма, слышишь? Моя! (Поворачивается и идет вглубь, к коровнику.)

Симеон и Питер закуривают трубки.

Симеон (кладет ноги в грязных ботинках на стол, откидывается на спинку стула и глубоко затягивается). А все же здесь здорово!

Питер. Да. (Подражает действиям брата.)

Пауза. Оба вздыхают.

Симеон (вдруг). А ведь он никогда не умел доить коров!

Питер (фыркнув). У него руки похожи на копыта.

Пауза.

Симеон. Ну-ка, достань-ка ту бутыль. Глотнем, что ли! Что-то внутри сосет!

Питер. Это мысль! (Берет с полки бутыль, два стакана и наливает виски.) За золото в Калифорнии.

Симеон. За удачу!

Они пьют, отдуваются, вздыхают, убирают ноги со стола.

Питер. Что-то не действует.

Симеон. Никогда так рано мы не прикладывались!

Молчание. Им явно не по себе.

Питер. Душно что-то тут!

Симеон (с облегчением). Пойдем подышим!

Они выходят, огибают дом, останавливаются у ворот и, онемев от восторга, смотрят на небо.

Питер. Красиво!

Симеон. Да.

Питер. Солнце, как и мы, спешит на золотой Запад.

Симеон (не в силах скрыть охватившее его вдруг волнение). Может, это последнее наше утро здесь.

Питер. Да, может быть!

Симеон (топнув ногой по земле и обращаясь к ней). Тридцать лет я питал тебя своим потом и кровью. Тридцать лет зарыл я в тебе, потом и кровью полил каждый клочок твой, убивался. Холил и нежил. Навозом, прости господи, — вот чем был для тебя я.

Питер. Да и я тоже.

Симеон. Да, Питер, и ты. (Вздыхает, затем сплевывает.) Ладно! По разлитому молоку не плачут!

Питер. А на Западе — золото! И свобода, может быть. Здесь мы были пленниками этих каменных стен.

Симеон (с вызовом). Ничьи и никакие не рабы мы больше. (Помолчав, с беспокойством.) Уж коли о молоке вспомнили, то как-то там у Эбина?

Питер. Наверно, доит.

Симеон. Наверно, надо б помочь. Хоть на этот раз.

Питер. Может, и надо. Коровы к нам привыкли.

Симеон. И любят нас. Они его мало знают.

Питер. Да. И лошади, и свиньи, и куры. Они его мало знают.

Симеон. Они знают нас, как родных, и любят. Это мы их поставили на ноги, мы их выходили.

Питер. Нет у нас теперь ничего!

Симеон (ему становится грустно). Я и забыл. (Вздыхает.) Ну что ж, давай хоть напоследок поможем Эбину, и ходу отсюда!

Питер. Давай.

Направляются к коровнику, но появляется Эбин, он, видимо, бежал, еле переводит дыхание.

Эбин (крайне возбужден). Они едут! Едут! Старый осел и его новобрачная. Я заметил их из коровника. Там внизу, за поворотом.

Питер. Как ты мог увидеть так далеко?

Эбин. Что я, как он, близорукий, что ли? И не узнаю нашу кобылицу и нашу коляску? Не различу двух людей в ней? А кто, кроме них, может… А потом я чувствую их приближение. (Изнемогает от нетерпения.)

Питер (сердито). Я не двинусь с места, пусть сам распрягает лошадь.

Симеон (тоже сердито). Надо поторапливаться. Собрать пожитки — да ходу, как только он объявится. Я не желаю входить в дом после его возвращения.

Направляются к дому.

Эбин (обеспокоен). Так вы подпишете бумагу до ухода?

Питер. Деньги — на бочку, тогда и подпишем.

Симеон и Питер поднимаются наверх укладывать вещи. Эбин торопливо входит на кухню, выглядывает из окна, затем подходит к плите и опускается на колени. Приподняв половицу, он извлекает холщовый мешочек, швыряет его на стол. Едва успевает привести все в порядок, как на пороге появляются братья. Каждый из них держит в руках по старому саквояжу.