Каменный Пояс, 1982 - Рузавина Валентина Васильевна. Страница 17

— Куда спешишь? Взял, так и отдавать сразу…

Иван насмешливо смотрит на книгу, потом переводит взгляд в угол. С божницы устало взирают на него суровые лики святых.

— Зачем, Кондрат, бога держишь? — строго спрашивает он в дверь. — Не веришь ведь.

— Для порядку, — отвечает дед, возвращаясь из горницы. — Веришь не веришь… — бормочет. — Положено так… Не мною заведено… — И более убедительно заканчивает мысль: — Из колхоза имени товарища Жданова бога выгнали… И что же?

— Что? — щурится зять.

— А то, что порядку нет! — раздражается Шиш. — Полтора миллиону казне должны. Пропили, прогусарили колхоз-то…

— Долг от засухи, — резонно возражает Иван. — От стихийного бедствия.

— А засуха от кого?

— От солнечной активности…

Вернув деньги, он спокойно и насмешливо смотрит на тестя, и Шиш, почувствовав в этом взгляде новое для себя дело, а может быть, и неожиданный интерес, снова складывает под выпирающим животом руки и мычит со значением:

— Н-да.

Иван переводит взгляд на книгу, делает вид, что намерен уйти, и поэтому говорит как бы на прощание:

— Ты, вот что, Кондрат… Не забудь меня из книги вычеркнуть, а то в должниках оставишь.

Шиш морщится и лукавит со сладкой улыбкой, в которой видится Ивану смущение.

— Я чужих записываю.

— Ты все-таки глянь! — настаивает Иван и делает вид, что хочет взять книгу.

Шиш опережает его, прикрыв широкой спиной окно:

— Посмотреть, разве что? Своих не записываю, говорю тебе.

В голосе его нет уверенности, потому что Иван в книге записан, и Шишу неудобно.

Желтые разлинованные страницы сплошь усеяны записями. Они шуршат под его толстыми негнущимися пальцами. Сотни фамилий в этой амбарной книге. Кто ж они, должники бывшие и настоящие? Одинокие и замужние бабы, которым не хватало денег до базарного дня, чтобы продержать семью. Мужики, всегда уверенные в том, что у Шиша можно перехватить на бутылку. Много он дать не может, да этим много и не нужно…

— Ты последнюю открой! — Не терпится Ивану. — Скорей найдешь.

— Говорю тебе — своих не пишу, — слабо сопротивляется Шиш, но все же раскрывает книгу на последней странице.

Истина установлена: «Максимов Ив. — 3 рубли».

— Вычеркивай! — торжествует зять. — Не то забудешь!

— Это я так — машинально, — снова лукавит дед.

— Машинально, машинально, — ворчит уже в дверях Иван. — Пишешь, пишешь. Процентов не берешь… Чего ради эта бодяга?

Но Шиша не трогает возмущение зятя. Он и сам, может быть, не знает, для чего пишет. Память у него сохранилась хорошая. Он может рассказать о каждом, кто приходил к нему, с каким лицом просил и скоро ли вернул долг.

Он снова листает свою долговую книгу. Пробегает глазами старые записи. В конце концов ему нет до того дела, что родственник недоволен. Шиш ведь может и не одалживать. Какие у него в этой новой жизни сбережения, если сравнить с теми, что были когда-то и разлетелись прахом?

Впрочем, нет. Он, должно быть, знает, для чего все это. Ясная старость осенена знаком мудрости. Эта книга — последнее напоминание о том, что было когда-то и никогда уже не вернется.

ЛЮДМИЛА ОВЧИННИКОВА

♦♦♦

На заре рождаются стихи,

Собираясь в трепетные строчки.

Я хочу, чтоб были они точны

И, как птичьи перышки, легки.

Только вот уменье, сила та ль?

В вихре кружится листок осенний…

Погрусти со мной, Сергей Есенин,

Позови в синеющую даль!

В ситцевом березовом краю

Сердце пьет напиток грусти нежной,

Здесь душа и чувства так безбрежны.

И я песню здесь сложу свою.

Песня та пускай негромкой будет,

Пусть недалеко она слышна,

Но кому-нибудь она нужна.

Но кого-нибудь она разбудит.

ОСЕННИЙ МОТИВ

Отзвенело лето. Улетело.

Осень сарафан цветной надела.

Нарядилась в бусы из рябины,

Принакрылась тонкой паутиной.

В речку бросила холодной сини.

Ходит-бродит осень по России,

То грустит она, то веселится…

В край далекий улетают птицы.

Дождик льется. Небо потемнело.

Отзвенело лето. Улетело

♦♦♦

Есть у сердца верная примета:

Мы с тобой увидимся во сне.

Если, милый, вспомнишь обо мне ты,

Быть на сердце счастью и весне.

Пусть с тобой любовь другая рядом,

Боль и горечь я перетерплю.

Сквозь неодолимые преграды

Неоглядно я тебя люблю.

Есть у сердца верная примета:

Мы опять увидимся во сне, —

Ведь на сны пока что нет запрета,

А во сне ты помнишь обо мне.

ГДЕ ЖИВУТ СТИХИ?

Ты спросишь — где стихи живут?

И я отвечу — там и тут.

Поверь, живут они везде:

В озерной голубой воде,

В росинке, в шепчущей листве,

В цветке, в небесной синеве.

Они бывают так тихи.

Не каждому слышны стихи.