Бриджит Джонс: грани разумного - Филдинг Хелен. Страница 1

Хелен ФИЛДИНГ

БРИДЖИТ ДЖОНС: ГРАНИ РАЗУМНОГО

1. «Они жили счастливо…»

27 января, понедельник

129 фунтов (жир разгулялся); бойфрендов – 1 (ура!); секс – 3 раза (ура!); калорий – 2100; сожженных во время секса – 600; так что всего – 1500 (образцово!).

7.15. Ура, годы одиночества позади! Вот уже четыре недели и пять дней состою в конструктивных отношениях с зрелым мужчиной – доказательство, что вовсе я не неудачница в любви, а ведь так боялась. Чувствую себя бесподобно, прямо Джемайма Голдсмит или ещё какая-нибудь лучезарная новобрачная, открывающая инкогнито госпиталь для раковых больных, в то время как все воображают, что она в постели с Имраном Ханом. Ох, Марк Дарси пошевелился… Может, проснется и обсудит со мной мои идеи?

7.30. Не проснулся. Вот сейчас ка-ак встану и приготовлю ему фантастический завтрак – нечто элегантно поджаренное: сосиски, взбитые яйца и грибы… или ещё – яйца «бенедикт» либо яичница по-флорентийски.

7.31. Всё зависит от того, что такое в принципе «бенедикт» и яичница по-флорентийски.

7.32. Не говоря уже о том, что у меня нет ни грибов, ни сосисок.

7.33. Ни яиц.

7.34. И, коли уж на то пошло, молока.

7.35. Всё ещё не проснулся. Ммм… он прелесть, обожаю смотреть, как он спит! Оч. сексуальные плечи, широкие такие, в меру волосатая грудь… Не то чтобы он для меня только сексуальный объект или что-то в этом роде, – разумеется, мне важен интеллект. Ммм…

7.37. Так и не проснулся. Понимаю, шуметь не стоит, но что если удастся разбудить его нежно, с помощью мысленных вибраций…

7.40. Может, стоит… ха-ха-ха!

7.50. Марк Дарси вскочил и завопил:

– Бриджит, прекрати! Чёрт возьми, смотришь на меня, когда я сплю! Лучше займись чем-нибудь полезным!

8.45. «Койнз-кафе» (капучино, шоколадный круассан и сигарета). Какое облегчение – покурить на открытом воздухе и не стараться всё время «соответствовать». В самом деле оч. тяжко, когда в доме мужчина и нельзя свободно, сколько хочешь лежать в ванной или сидеть в туалете, потому что человек опаздывает на работу и ему приспичило пописать, и т.д. А ещё меня беспокоит, что Марк складывает перед сном трусы, – теперь я с непривычки смущаюсь, когда сваливаю одежду в кучу на пол. Кроме того, сегодня вечером он снова придет – придется тащиться в супермаркет либо до работы, либо после. Ну, то есть я не обязана, но ужасная правда состоит в том, что мне хочется это делать, – возможно, генетический атавизм, (ни за что не признаюсь Шерон).

8.50. Ммм… интересно, каким отцом был бы Марк Дарси (собственного отпрыска, я имею в виду, не моим, а то нездорово, вроде эдипова комплекса).

8.55. Так, нечего поддаваться навязчивым идеям и фантазировать.

9.00. Интересно, позволят ли нам Юна и Джеффри Олконбери поставить палатку у них на лужайке для приемов, – ха!

Уверенной походкой в кафе вошла мама – экипировка из «Кантри кэжьюэлз»: плиссированная юбка и яблочно-зеленый блейзер со сверкающими золотыми пуговицами. Смахивает на пришельца с другой планеты, который внезапно появился в палате общин и, отряхивая с себя слизь, преспокойно уселся на передней скамье.

– Привет, дорогая! – защебетала она. – А я как раз шла в «Дебенхемс». Знаю, ты всегда здесь завтракаешь, – дай, думаю, заскочу, узнаю, когда ты наконец позаботишься о своей цветовой гамме. О, я не прочь выпить чашечку кофе… Как ты думаешь, подогреют мне молоко?

– Мам, я тебе уже говорила, что вовсе не собираюсь заботиться ни о какой цветовой гамме, – пробормотала я, залившись краской. Все так и уставились на нас, а к столику тут же подскочила потревоженная официантка.

– О, ну не упрямься, дорогая! Должна же ты показать себя, а не ждать у моря погоды в этих твоих сереньких тряпках! О, здравствуйте, моя милая!

И мама перешла на приветливый, спокойный тон, означающий: «Попробуем подружиться с обслуживающим персоналом и стать в этом кафе своим, особым клиентом, хотя это и не имеет ни малейшего смысла».

– Так, давайте посмотрим… Знаете что, кофе, пожалуй. Сегодня утром в Графтон Андервуд мы с мужем, Колином, выпили столько чаю, что меня от него уже тошнит. Да, вы не подогреете молоко? Не могу пить кофе с холодным молоком, у меня от него расстройство желудка. А моя дочь Бриджит будет…

Брр, ну зачем родители это делают, зачем? Что это – отчаянное желание привлечь внимание к себе и доказать собственную значимость? Или просто мы, урбанизированное поколение, слишком заняты и подозрительны друг к другу, чтобы быть открытыми и дружелюбными? Помню, когда только приехала в Лондон, я постоянно всем улыбалась, – пока какой-то мужчина на эскалаторе в метро не отмастурбировал мне на пальто.

– «Эспрессо»? «Фильтр»? «Латте»? Полужирный или «де-каф»? – затрещала официантка, сметая тарелки с соседнего столика и бросая на меня укоризненные взгляды, будто я виновата, что это моя мама.

– Полужирный «де-каф» и «латте», – просипела я, искупая вину.

– Какая грубая девушка! Она что, не говорит по-английски? – фыркнула мама в спину удаляющейся официантки. – В забавном местечке ты, однако, живешь! Здесь, видно, не понимают, что надевают на себя по утрам. Проследила за её взглядом: за соседним столиком обосновались моднючие девицы, явно откуда-то издалека. Одна, та, что стучала по клавиатуре лэптопа, – в коротенькой детской юбочке, на пышной гриве шляпка-чепчик. Другая – в сапогах на высоких шпильках, с длинными голенищами-носками, шортах для серфинга, кожаном балахоне до пола и пастушеской шерстяной шапке с наушниками – кричала в мобильник: «Я говорю – он пообещал: снова увидит, как я курю эту дрянь, – заберет квартиру! А я ему: „Иди ты, папаша!“ Её несчастного вида малыш, лет шести, уныло ковырялся в тарелке с чипсами.

– Эта девушка что, сама с собой разговаривает на этом языке?! – возмутилась мама. – Нет, правда, ты живешь поистине в очень, ну очень экстравагантном мирке. Не лучше ли поселиться рядом с нормальными людьми?

– Вполне нормальные люди! – разозлилась я и в подтверждение своих слов кивнула в сторону улицы: там, как назло, монашенка, в коричневом одеянии, толкала перед собой коляску с двумя младенцами.

– Видишь, вот потому-то у тебя вся жизнь наперекосяк.

– Ничего у меня не наперекосяк.

– Нет, наперекосяк! – настаивала мама. – Ладно, как у тебя с Марком?

– Лучше некуда! – мечтательно заулыбалась я. Мама со значением воззрилась на меня.

– Ты ведь не собираешься заниматься с ним сама знаешь чем? Понимаешь ведь, а то он на тебе не женится.

Грр! Как только я начала встречаться с мужчиной, которого она навязывала мне в течение восемнадцати месяцев («Сын Малколма и Элейн, дорогая, разведен, страшно одинок и богат»), тут же почувствовала, что вроде нахожусь на военных учениях – карабкаюсь на стены по веревкам, чтобы принести ей домой большой серебряный кубок с изображением лука и стрел.

– Знаешь ведь, что они все потом говорят, – не унималась мама. – «О, она была легкой добычей». Когда Мёрл Робертшоу стала встречаться с Пёрсивалем, мать её предупредила: «Следи, чтобы он пользовался этой штукой только для отправления малой нужды».

– Мама! – запротестовала я.

По-моему, из её уст это прозвучало несколько странно. Не прошло и шести месяцев, как мама сбежала с турагентом-португальцем, он ещё носил джентльменский кейс.

– О, я тебе не говорила? – перебила меня мама, плавно уходя от темы. – Мы с Юной едем в Кению.

– Что-о?! – завопила я.

– Мы едем в Кению! Вообрази, дорогая! В самую-са-мую Черную Африку!

В голове у меня всё завертелось, как в соковыжималке, – я лихорадочно искала возможные объяснения. Мама – миссионерка? Снова взяла напрокат кассету с фильмом «Африка»? Вспомнила фильм «Рожденная свободной» и решила завести львов?

– Да, дорогая. Мы хотим поехать на сафари, встретиться с дикарями из племени масаи, а потом пожить в отеле на берегу моря.