Блатной фольклор - Шандриков Владимир. Страница 4
9. Воспоминание о будущем
Собралися, помню, у меня
В День Советского Строителя,
Посидеть немного грудищем
В размышлениях о будущем.
Попришли все братцы-кролики,
С нашей стройки алкоголики.
Я предложил: «Будем чокаться
Мы пореже, чтоб не чокнуться.»
И в глаза сказал гостям я: «Так!
Чтоб без фокусов и чтоб без драк!»
«Да мы ж на отдыхе железные,» —
Мужики кричали трезвые.
В семь собрались все строители
И к восьми всю водку выпили,
А как бражку, гады, выжрали,
Кошелек у жинки выкрали!
Но мы после разбиралися,
Все как есть попередралися,
До утра друг друга буцкали
Табуретками и бутсами.
А на утро оказалося,
Что ничего и не терялося:
Кошелек лежал у горнице
Меж грудями у покойницы.
Одному теперь расстрел из нас,
Семерых под суд ведь отдали,
А супругу за рассеяность
В морг напротив оприходали.
На всю жизнь запомню зрительно
День Советского Строителя…
Вот, сидим на нарах грудищем
И вспоминаем мы о будущем.
10. Заядлый курильщик
Ох, замучил кашель по ночам,
И свистят у горле петухи,
Аж соседи в стеночку стучат,
Дескать, «сейчас же, падла, прекрати!
Ты же этим буханьем, свинья,
Живо ребятенка искалечишь!
А ежели чахотка у тебя —
Почему, паскудина, не лечишь?!»
И жена стращает все меня:
«Дыму в хате вечно как в аду!
Выбирай: куренка или я?
А не то я к свекору уйду!»
«Издеватель, Гитлер и злодей» —
У Матрены стало поговоркой.
Занавески, видите ли, ей
И одежу провонял махоркой.
Ну, вчера аванец я сполна
На мохру сдержал, так что ж скулить!
А вдруг опять с германцами война?
Веник мне тогда курить?
Я, вообще-то, если б не курил
И не пил, заразу, «Солнцедар»,
Так давно б «Фиат» себе купил,
А Матрене — автосамовар.
Корефан недавно мне сказал:
«У тебя ну нету силы воли…»
Да я разов четырнадцать бросал,
Семь из них еще в начальной школе.
С ним пошел я на спор, только так,
Что не закурю уже ни разу.
Так выспорил, а после у Колька —
Пузырек и крышку к унитазу.
Мы тогда успели в гастроном,
Этот случай надо же обмыть.
Ну а если выпил за углом —
Как тут можно чтоб не закурить?
И с тех пор гыкаю по ночам,
Прям, не кашель, а тигриный рык!
Разрывает душу по частям
Этот самый недушевный хрип.
Сердце что-то стало барахлить
И тошнит чегой-то по утру…
А, может, правда, меньше надо пить?
Может, правда, много я курю?..
11. Кузькина любовь
Это такая трагическая поэма, которая посвящается работникам Большереченского Райпотребсоюза, где она якобы произошла.
На молоканку, малость под хмельком
Пришел тады, маманька попросила.
А ты, Клавдея, вместе с молоком
Сквозь сепаратор сердце пропустила.
И так гипнозом женским обожгла,
Что все во мне мужицкое заныло.
Ты б черта в рай свести тогда могла,
И для него б ужасно это было!
Ну то да се, я смел после вина,
Спустя чуток, в ботве мы оказались.
Ушла за лес тактичная луна,
Поскольку мы в светиле не нуждались.
А после встав с сырого чернозема,
От репеев очистились мы оба,
И ты, крестясь, сказала мне: «Кузьма!
Антихрист мой! Люблю тебя до гроба!»
Я взял и столб ближайший своротил,
От слов твоих умножилися силы.
В порыве чуйств на грабли наступил,
Но искры с глаз приятны даже были!
То боль души, я плачу наповал,
Ведь у меня ж любовная отрыжка.
Будь я поэт — я б кровью написал
О нас с тобой увесистую книжку!
Хотя б про встречи те у лопухов,
Что были нам мягчей любой постели.
Хи-хи, ха-ха! И так до третьих петухов,
А спать притом — ни грамма не хотели.
Что лопухи! Мы раз силосный стог,
Шутя, любя, без трактора умяли!
Вот только жалко кирзовый сапог,
Что в яме там силосной потеряли.
Я свадьбу уж задумал — честью-честь,
Моя родня на все была согласна,
Хоть ты была такая как ты есть —
Косая и корявая ужасно.
Я рассуждал: хромая — что ж с того?
Во сне храпишь — смотри какое диво!
А в остальном — мы ж пара сапогов,
И нам, как есть, сойтись необходимо.
Чин-чином мы готовились гулять,
В Сельпо набрав, что было там получше,
И первачу нагнали ведер пять,
И браги чан, на всякий там на случай.
Гостей считать примались на пальцах,
И округлялась цифирка родни:
Пятьдесят один со мною это — нас,
Плюс сорок девять с ейной стороны.
Да все б ниче — тут Гришка рассказал
Как он имел тебя на косовице,
Потом дружку по бухарю отдал
За полмешка подмоченной пшеницы.
Я — в кулаки, он божится дитем!
Я до Петра: «А ну, мол, подтверди-ка!»
И он матерится, оченно при том,
Ну и дела, сбирали ползунику!
Клавдея, ты ж устосала меня!
Как в клуб пойтить? На людях появиться?
До свадьбы ведь осталося три дня,
А мне б сейчас на месте провалиться.
Выходит что ж — зазря цвела картофь
И нам луна за скирдами светила?
Да это ж сплошь обман, а не любовь,
Коль у тебя с другими дело было!
Я понял все. Не стоишь ты меня.
Обидно лишь и жалко даже стало —
Что завчера зарезал кабана,
А подождать — так сколько б было сала!
Да что — кабан, когда я сам — лопух,
В твоем лице не разглядевши черта,
Не верил сплетням грамотных старух —
Что у тебя сто тридцать три аборта.
Как жить теперь? Под ложечкой сосет,
У глаза тик. Не вынесу измены!
Однако, знай: я отомщу за все
И на вожжах повешусь в ваших сенях!
Ужо ясно: за гробом не пойдешь,
не спросишь люд и где моя могила,
А что с тебя, паскудина, возьмешь?
Ведь ты ж до гроба только и любила!
Прости за почерк, криво я пишу
И может что сказал не очень лестно.
Прости за все! На веки ухожу,
Сдержала б только старенькая лестня.