Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн - Холин Юрий Евгеньевич. Страница 2

Мастер Хо, уморенный уже жарким летним утром и душным парадным мундиром бойца Советской Армии, с завистью смотрел на выпускников рабфака – помощников администрации, сидящих в тенистой прохладе университетского входа. Вдруг он с досадой почувствовал, что момент многократно усугубился внушительными позывами тонкого кишечника. Ну почему именно в таких и подобных ситуациях начинались сокращения стенок пищеварительного тракта?! Неужели потом или до этого нельзя было осуществить ему (пищеварительному тракту) передвижение пищевых масс?! Это теперь, в 21 веке в России успешно развилась сеть услуг населению передвижных туалетов, но тогда, в 60-70-х годах прошлого столетия, в городке, где они жили, имелись лишь два общественных туалета, и те в центре, зато в квартале друг от друга. Один, вошедший в новое тысячелетие, находился у центральной гостиницы, а другой, в народе именовавшийся «петушатником», – напротив тогдашнего дворца пионеров и школьников. Потом, правда, его убрали, а на том месте, как водится, построили часовню, потому что еще раньше, а именно до Октябрьских недоразумений 1917 года, там стоял храм, который развалили сами прихожане в угоду новой вере, чтобы построить общественно-полезное заведение…

Положение было, как говорил один прапорщик из глухого украинского села, перпендикулезное, то есть, как он потом пояснял: «Парадокс – не парадокс; вакханалия – не вакханалия. Так что же это, я вас спрашиваю? – и сам же отвечал, – Человеческая беспринципность!» После этого он всегда дико ржал – все это казалось ему очень остроумным, особенно слова, значения которых он не понимал, но которые заучил как попугай наизусть, дабы слыть оригинальным.

Кустов, деревьев у университета росло множество, но абитуриенты густо облепили все пространство вокруг. И если сейчас можно мочиться и целоваться в вызывающе долгий засос, а в иных случаях и совокупляться на глазах у окружающих только потому, что захотелось, в те высоконравственные времена блестящий армеец, бесстрастно отправляющий большую нужду перед девушками – картина, не возникающая даже в самых извращенных мозгах.

Не имея сил далее терпеть, вскинув глаза к безоблачному голубому небу, как бы ища поддержки у высших сил, Ю. Х. шагнул в направлении входа, охраняемого рабфаковцами. Подойдя к столику, он интуитивно обратился к утонченному молодому человеку с усами и бородкой, одетому элегантно во все «не наше». Почему именно к нему? Это было кармическое действие и начало того, что станет более чем дружбой. «Можно Вас на минуту?» – спросил Ю. Х., зачем-то употребляя местоимение, явно не идущее сверстнику. Молодые люди отошли. «Идем! – произнес бородатый студент, понимающе глядя на уже бледное лицо Ю. Х. – Сам такой!» Так они и пошли!

В кабинке туалета под литерой «М» было уютно и чрезвычайно познавательно. Стало сразу ясно из надписей и рисунков, что место сие посещают высокообразованные мужи филологического факультета государственного университета. Оно не шло ни в какое сравнение с засратыми сортирами горпарков, вокзалов, летних кинотеатров, чьи стены до самого потолка были измазаны говном, и казалось, что один и тот же сексуально озабоченный импотент неумело рисовал женские задницы с огромными мужскими членами в них и писал одну и ту же хрень про то, как можно встретиться для оказания интимных услуг.

На чистеньких стенках университетских кабинок, выкрашенных в голубое, изображались в довольно высокохудожественной манере сцены личной жизни красивых людей в духе Кама-сутры. А если писались отдельные слова, то, как правило, на иностранных языках. Но в основном же это были мудрые прозаические высказывания и стихи. Например, одно из таких поэтических произведений красовалось прямо перед глазами на дверце кабинки:

Тут сам декан
На краю унитаза
Сидел, как орел
На вершине Кавказа.

Мастеру Хо стало немного не по себе оттого, что если в туалете все так дышало культурой и наукой, что же происходило в учебных аудиториях?! И если тут ему не все было понятно, то что же тогда ТАМ?!!!

Но, наконец, оправившись, оба юноши двинулись к двери туалета, на которой вверху каллиграфически было выведено: «Suum quique». С. К. задумчиво глянул на святую латынь, вздохнул и перевел: «Каждому свое. Понял?» «Да-а. Это точно, – ответил Ю. Х. – Jedem das seine, а другому другое».

Так произошло полиглотическое знакомство будущих Мастеров, которые еще не подозревали, в какой области они обретут свое мастерство и как понесут его людям, пройдя многолетние и многотрудные эзотерические практики Мастеров Востока.

Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн - i_002.jpg

БЕНДЖАМИН ХОФФ

Как мы уже, наверно, поняли, не бывает двух одинаковых снежинок, деревьев или зверей. Так же, как и не бывает двух одинаковых людей. Все имеет свою Внутреннюю Природу. Однако, в отличие от других форм жизни, людей легко увести в сторону от того, что для них хорошо, потому что у них есть Мозги, а Мозги легко одурачить. Внутреннюю Природу, если на нее полагаться, нельзя одурачить. Но большинство людей не прислушивается к ней и, как следствие, совсем себя не понимают. А те, кто себя не понимают, не могут себя уважать, и поэтому легко подвергаются чужому влиянию.

Но вместо того, чтобы зависеть от советов и манипуляций других людей, предлагающих взамен наших «неправильных» шаблонов поведения их «правильные», можно, доверившись своей Внутренней Природе, просто следовать ей во всех ситуациях. Путь Доверия к Себе начинается с понимания того, кто мы есть на самом деле.

Мое неделанье для всех

покажется больным.

К. Бальмонт

НЕДЕЛАНЬЕ

Мое неделанье для всех
покажется больным,
как будто это тайный грех
быть не как все, другим.
Мое неделанье – удел,
известный только мне,
как будто есть мечтам предел
и облакам в окне,
как будто есть цена любви
и таинству разлук.
Так трудно женский взгляд ловить
и пить из детских рук!
Жизнь жечь, пусть данную взаймы,
и не тащить хомут.
Мое неделанье, пойми,
безумно тяжкий труд.

С.К.

И СНОВА ПЕРВЫЙ ВДОХ

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,

Купец, рыбак иль иерей

В грядущем мраке делит ложе

С грядущей матерью моей?

А. Блок, «Итальянские стихи»

Я умер 4 ноября 1953 года. День был пасмурный и холодный. Более того – шел снег. Тому, чье появление на свет я с некоторым беспокойством ожидал, казалось, совсем не хотелось появляться. Он выдержал все разумные и не разумные сроки, но продолжал находиться в чреве матери.

«Черт бы тебя побрал», – думал я, от скуки переливаясь то в одну предметную форму, которыми была забита комната, то в другую. Все было пусто, холодно, неинтересно. А тот, плоть которого назначалась мне, все наслаждался состоянием полной свободы в водах космического океана.

«Плавай, плавай», – говорил я то ли себе, то ли ему. «Все равно с воплями и визгом выпихнешься в мир и предопределение свершится – я войду в твою несовершенную форму, ибо сдал в трудные моменты предыдущих жизней и назначение мое теперь быть ниже меня прошлого. Хорошо еще не в совсем низком биологическом виде», – содрогнулся я при мысли о жабах, пауках, крокодилах и прочих подобных тварях.