Старый друг лучше новых двух - Островский Александр Николаевич. Страница 4
Прохор Гаврилыч. Ну вот я…
Оленька. И женитесь?
Прохор Гаврилыч. И женюсь.
Оленька. Честь имею вас поздравить! Что же, вы с большим состоянием берете?
Прохор Гаврилыч. Ну нет, не очень.
Оленька. Отчего же так? Вы, в надежде на вашу красоту, могли бы за миллионщицу посвататься. Или вы, может быть, хотите облагодетельствовать собой какую-нибудь бедную барышню? Это доказывает, что у вас доброе сердце.
Прохор Гаврилыч. Какое же тут сердце! Я для маменьки делаю. Конечно, нам с маменькой приятно, что она в пансионе воспитывалась, по-французски говорит.
Оленька. Ну да как же вам, с вашим умом и образованием, да жениться на невоспитанной! Это для вас очень низко! Вот женитесь, будете с своей супругой по-французски и на разных языках говорить.
Прохор Гаврилыч. Да я не умею.
Оленька. Вы притворяетесь, что не умеете. Вы не хотите только перед нами, простыми людьми, своего образования показывать, а перед барышней вы себя покажете.
Прохор Гаврилыч. Так вот я и пришел к тебе…
Оленька. Напрасно себя беспокоили.
Прохор Гаврилыч. Надо же было сказать…
Оленька. Стоит ли вам об нас думать!
Прохор Гаврилыч. Как же не думать! Кабы я тебя не любил; а то ведь я люблю тебя.
Оленька. Очень вам благодарна за вашу любовь!
Прохор Гаврилыч. Ты на меня, Оленька, не сердись: я сам вижу, что поступаю против тебя дурно, даже можно сказать – подло.
Оленька. Коли вы так понимаете об себе, пускай это при вас и останется.
Прохор Гаврилыч. Нет, право, Оленька, я ведь не то что другие: бросил, да и знать не хочет.
Оленька. А вы что же?
Прохор Гаврилыч. Да я все, что тебе угодно. Ты мне скажи, что тебе нужно.
Оленька. Ничего мне от вас не нужно! Вы меня обижать так не смеете. Что же, я вас из-за денег любила? Я, кажется, этого виду не показывала. Я вас любила, потому что всегда знала, что вы на мне женитесь, а иначе я бы ни за что на свете…
Прохор Гаврилыч. Да мне что! Разве я бы не женился? да вот семья-то.
Оленька. Вы должны были это знать.
Прохор Гаврилыч. Как же мне с тобой быть, – я, право, уж и не знаю.
Оленька. Это довольно странно для меня. Вы свое дело сделали: обманули, насмеялись, – чего вам еще нужно? Остается поклон, да и вон. Об чем вам еще беспокоиться! Чтобы я жаловаться не пошла кому-нибудь? Так я за это не возьму миллиона от одного только от стыда.
Прохор Гаврилыч. Я не об себе беспокоюсь, а о тебе.
Оленька. А обо мне что вам беспокоиться! Да и кто вам поверит, что вы обо мне думаете сколько-нибудь!
Прохор Гаврилыч. Нет, Оленька, ты мне этого не говори! Мне, право, совестно. Я ведь человек простой, откровенный…
Оленька. Тем лучше для вас.
Прохор Гаврилыч. Только характер у меня такой, путаный. Ведь вот я теперь буду мучиться об тебе.
Оленька. Скажите!
Прохор Гаврилыч. Мне до смерти жаль тебя… Да ты мне позволь как-нибудь заходить к тебе хоть на минуту.
Оленька. Нет, уж увольте! Вам нужно, чтобы везде слава пошла. Я хочу замуж идти.
Прохор Гаврилыч. Так уж никогда и не видаться?
Оленька. Разумеется, никогда. Ведь, кроме страму, от вас прибыли-то никакой нет.
Прохор Гаврилыч. Ну, так простимся без сердца по крайней мере.
Оленька. Прощайте!
Васютин хочет поцеловаться.
Не для чего!
Прохор Гаврилыч (после непродолжительного молчания). Как же это, право… Подло, уж сам вижу, что подло! А как поправить – не знаю.
Оленька. Мне даже смешно слушать! Ступайте! Вас товарищ дожидается.
Прохор Гаврилыч. Какой это товарищ! Это купец, кутила. Вот ты какая! Тебе ничего, а я ночи не сплю. Право.
Оленька. Смотрите не захворайте!
Прохор Гаврилыч. Нет, пожалуйста, коли тебе что понадобится: деньги или что другое, ты, сделай милость – пришли! Для меня даже это будет приятно.
Оленька. Нет, уж я лучше с голоду умру. За кого вы меня принимаете?
Прохор Гаврилыч. Мне, право, так жалко тебя; я хоть заплакать готов.
Оленька. Это будет очень интересно!
Прохор Гаврилыч. Позволь нынче вечерком заехать.
Оленька. С чего это вы выдумали!
Прохор Гаврилыч. Ну, прощай! Бог с тобой! (Уходя.) Ты, ради бога, не сердись! А то все и будешь думать об тебе.
Оленька. Прощайте! Прощайте!
Васютин уходит; входит Татьяна Никоновна.
Оленька и Татьяна Никоновна.
Татьяна Никоновна. Ну что? Ушел?
Оленька. Ушел. (Садится к столу и плачет, закрывшись платком.) Как я выдержала, это только один бог знает.
Татьяна Никоновна. Поплачь, поплачь, легче будет. Да и совсем его из головы надо выкинуть, чтоб пусто ему было! (Взглянув в окно.) Ну, опять Андревна мимо идет.
Оленька. Маменька, покличьте ее.
Татьяна Никоновна. Да ведь я с ней побранилась.
Оленька. Помиритесь! Мне нужно, нужно!
Татьяна Никоновна. Помириться долго ли! (В окно.) Пульхерия Андревна! Пульхерия Андревна! (Дочери.) Идет. Благо, еще не спесива, хоть то хорошо. Только зачем она тебе понадобилась, я уж этого не придумаю.
Оленька. А вот увидите.
Пульхерия Андревна входит.
Оленька, Татьяна Никоновна и Пульхерия Андревна.
Татьяна Никоновна. Вы меня, пожалуйста, извините, Пульхерия Андревна; я давеча по своему глупому характеру погорячилась.
Пульхерия Андревна. Коли вы, Татьяна Никоновна, говорите это от раскаяния, так я на вас ни в каком случае сердиться не могу. Я очень снисходительна к людям, даже больше, чем следует.
Оленька. Вы, Пульхерия Андревна, знаете, на ком Васютин женится?
Пульхерия Андревна. Еще бы мне не знать!
Оленька. Вы знакомы с ними?
Пульхерия Андревна. Нет, незнакома. Да разве долго познакомиться!
Оленька. Сделайте милость, Пульхерия Андревна, разузнайте хорошенько…
Пульхерия Андревна. Что разузнать-то?
Оленька (плача). Хороша ли его невеста? Любит ли он ее? Любит ли она его?
Пульхерия Андревна. Только?
Оленька. Только! (Садится к столу и закрывает лицо руками.)
Татьяна Никоновна. Ну, оставимте ее. Бог с ней!
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Гаврила Прохорыч Васютин, старик, отставной чиновник.
Анфиса Карповна, жена его.
Прохор Гаврилыч Васютин, сын их.
Вавила Осипович Густомесов, купец, лет 35-ти, одет по-русски.
Орест, лакей, лет 50-ти, важный, неповоротливый, в засаленном сюртуке, часто вынимает табакерку с генералом.
Гостиная в доме Васютиных: налево дверь в кабинет Прохора Гаврилыча, прямо выходная дверь, направо – во внутренние комнаты. Налево от зрителей диван, направо стол.
Орест (проводит просителя в кабинет). Пожалуйте! Пожалуйте! Мы ваше дело знаем: ваше дело правое. (Проситель уходит.) Правда, пословица-то говорится: «У всякого плута свой расчет!» Вот хоть бы нашего барина взять! Ума у него нет. С судейскими со своими или и с нашим братом хорошего разговору от него нет, умного (нюхает табак), чтобы стоило внимания. Лепечет много языком-то, а ничего не складно, безо всякого рассудка, что к месту, что не к месту – так, как шелаш какой. А вот с просителями так он свое дело знает, – такой тон держит, что любо на него смотреть. Строгость на себя напустит, точно в меланхолии в какой сделается, и язык-то у него не ворочается; так проситель-то вздыхает, вздыхает, пот его прошибет; выйдет из кабинета-то, точно из бани; и шинель-то станет надевать – вздыхает, и по двору-то идет – все вздыхает да оглядывается. А с кем так и лаской: и по плечу треплет и по животу гладит. Вот эту-то политику он знает! Нужды нет, что не умен, а на эти дела тонок. Ну, и живет себе, как сыр в масле катается. Так-то вот и наш брат, – всякий должен себя понимать! Кто что умеет, то и делай, а не за свое дело не берись! Я теперь… я все могу, а в хороший дом я служить не пойду. Потому, во-первых – лета, во-вторых – болезнь во мне: в ногах лом стоит; опять же по временам слабость у меня к этой дряни (плюет), к этому проклятому вину. В хорошем доме ума не нужно, там ловкость, и чтобы в струне человек был, потому завсегда ты на виду. А мне теперь нужен покой! Мне, по моему характеру, только и жить у подьячих! Ни одёжи от тебя не требуется, ни чистоты, – знай только обращение с просителями. А коли я умею обойтись с человеком, так мне и жаловаться не нужно. У барина свой доход, а у меня свой: потому в моей власти допустить к барину и не допустить. И ежели бы я не был подвержен, по своей слабости, этой временной болезни дня на три и на четыре в месяц, большие бы у меня капиталы были; по здешнему дому оно, конечно, сокращать себя не стоит,- удовольствия этого лишать; да только вот что: как наберешься этого угару, так много у тебя зря денег выходит.