Утешитель - Адамацкий Игорь. Страница 26

– Вот и все! – проговорил радостно аналитик. – Вот и все! – Он со слоновьей грацией обошел вокруг стола и, потирая широкие ладони, плюхнулся на стул, откинувшись к высокой устойчивой спинке. – Сейчас вы выйдете из этого кабинета и начнете новую жизнь.

– Она лучше прежней? – К. М. с усилием улыбнулся, словно протискиваясь наружу сквозь внутреннюю царапающую пустоту. – Эксперименты прошли успешно?

– Более чем успешно! – воскликнул аналитик с настороженным оптимизмом и снова потер ладони. – Ваша личность, – он солидно кашлянул и принял на лицо академическое равнодушие, – я имею в виду сознание и подсознание, ваша личность представила мне уникальный материал, подтверждающий мою теорию или, точнее, концепцию. Моя концепция, нет, пожалуй, теория, основывается на достижениях науки прошлых времен и народов. Жане, Эскироль, Ясперс, Шнайдер, эти имена что-нибудь говорят вам? Я глубоко уважаю доктора Фрейда хотя бы потому, что я родился в день его смерти, – с удовольствием произнес аналитик, – и последний вздох Зигмунда, последний его вздох в этом мире по времени совпал с моим первым вдохом. Согласитесь, в этом есть некая символика.

К. М. неопределенно хмыкнул.

– Однако в нынешней психологии, – продолжал аналитик, – когда нет единого мнения даже по поводу элементарной классификации психических состояний, психология Фрейда – это что-то вроде развалин древней Трои посреди современного города. Удовольствие для археопсихологов.

– Надеюсь, вы не стерли мою память начисто? – спросил К. М.

– Что вы? Как можно? Это вопрос этики.

– Однако, – сказал К. М. – Anima compatitur corpori. [8]

– Возможно, – согласился аналитик, – вам виднее. Для меня вы, простите, не более чем мыслящий препарат. Вас это не шокирует?

– Ничуть. Продолжайте, пожалуйста.

– Благодарю, – аналитик важно кивнул. – Поэтому, продолжаю, когда вас после травмы собрали и кое-как привели в сознание, привели насильно, и когда я узнал – из ваших собственных бредовых разговоров, – что вы были склонны к утешательству, тогда, признаться, я и обрадовался и засомневался. Вы рисковали утратить личность, я рисковал перейти предел допустимого. И если бы не ваше собственное согласие…

– Неужели я сам согласился? Странно, – удивился К. М.

– Разумеется. – Аналитик широко и с торжеством улыбнулся. – Ваше согласие зафиксировано в протоколе опыта и в присутствии свидетелей… Рассказывать дальше? – Аналитик поерзал на стуле и в течение получаса излагал свои теории.

– Да вы просто писатель! – восхитился К. М. – Ваше остроумное замечание насчет коэффициента эгоизма, помнится, встречалось в литературе.

– Разрешите продолжать, коллега? – Аналитик осклабился, приподнимая усами полные румяные щеки. – Не хотелось бы терять нить рассуждения и особенно узелок… Особенно меня интересовала энцефалограмма, и именно здесь меня ожидала поразительная находка! Я обнаружил, записал и расшифровал новую мозговую волну и назвал ее вашими инициалами – КМ-волна. Она может расшифровываться и иначе – Compassio Misericordiae, волна сострадания. Именно она, как река, в которую втекают мелкие ручейки вашего жизненного опыта, грозила в итоге разлиться и затопить полностью вашу, как вы выражаетесь, душу.

– Да вы певун! – К. М. рассмеялся.

– Так уж и певун? – Польщенный, аналитик подмигнул и посерьезнел, огорченный. – Ваши иррациональные остатки – это всего лишь непроявившиеся галлюцинации.

– Отсутствие галлюцинаций – признак скудоумия…

– Извините, можно мне продолжить? Так вот. Что мне удалось сделать? Я таки расщепил «волну сострадания», затем «сплел» некоторые частоты и в результате повысил в вас коэффициент эгоизма. Теперь вы едва ли способны играть роль полновесного утешителя, как вы сами себя называли в бреду. Но зато вы вполне пригодны для практических деяний. Утешитель должен стать спасателем, – туманно выразился аналитик.

– Спасатель – не Спаситель…

– Эк вас кидает кверху! – аналитик рассмеялся. – Да вы еще больший прагматик, чем я. Завершенный контур – есть прошлое. Оставьте что-нибудь недорисованным.

– Пусть так, – согласился К. М. – Но какие роли или, может быть, одну-единственную роль вы мне предназначаете после ваших экспериментов? Если вы повысили болевой порог сострадания до высоты крепостной стены, тогда я начну деградировать, как всякая закрытая система, как осажденный неприступный город, где в конце концов начинается чума и кровь.

– Деградировать вы в любом случае начнете, – улыбнувшись, пообещал аналитик. – Хотите вы того или нет. Сам процесс жизни – процесс деградации. Мозг накапливает липофусцин, снижаются сухожильные рефлексы, суживается диапазон сдвигов вегетативных функций, истощается ответ синапсов на стимуляцию, изменяются функциональные характеристики стволовых структур…

– Достаточно. Простите, профессор, а кто из них будет нести ответственность за мои реальные поступки? Первый, прежний, или второй, новый, которого вы мне подсадили? В случае преступления, скажем?

Они замолчали и задумались каждый о своем.

– Еще два вопроса, док, – нарушил молчание К. М. – Вопрос первый: как долго я пробыл в вашей лаборатории?

– Сие есть гостайна. – Аналитик развел руками.

– Тогда вопрос второй: что произойдет, если, как вы называете, мозговые волны расплетутся или если волна compassio misericordiae вновь станет ведущей?

– Все, что могу сказать: в этом случае я вам не завидую.

– Ясно, – удовлетворился К. М. – Спасибо.

Аналитик обошел вокруг стола и крепко пожал руку К. М., заглядывая в глаза.

– Не забудьте, коллега, ваш домашний адрес, место работы и должность отмечены в записной книжке. Она в левом кармане вашего пиджака. Там же указаны основные привычки, склонности, увлечения. Если они у вас сохранятся. Это на всякий случай. Скажем, из музыки вы предпочитаете симфоническую, а из композиторов – Чайковского, Листа, Грига, Брамса и так далее. Впрочем, что я вам рассказываю? Вы сами все знаете. Ну, желаю вам удачи, успеха и терпения.

Несколько минут спустя К. М. вышел из-под высокой арки на проспект и направился к метро.

22

…а мы теряем самых лучших в толпу случайную заблудших поодаль от судьбы стоящих любимых нежных настоящих а мы теряем самых гордых среди безликости на мордах среди живых столбов безумных теряем славных милых юных а мы теряем самых сильных среди бессилием обильных среди больных и равнодушных теряем самых самых нужных и страх надеждой заслоняя как будто временно теряем а после не находим нежных среди ненужностей небрежных и не находим самых стойких любви и памяти достойных…

…моим уловкам вопреки всеведением изначальным движеньем медленной руки коснулась ты души печальной и вот не знавшая преград душа плывет иссохшим руслом путем томительным и грустным как никогда тому назад не дай мне Бог твоей разлуки небытия и немоты ее прозрачной светлой муки где каждой каплей льешься ты не дай мне Бог такой напасти чтоб жить как прежде не любя убереги меня от счастья где нет тебя где нет тебя…

…и тогда я почувствовал со спины страх всякий раз медленное тупое воспоминание об ампутации всего времени ощущение нереальности случайность исключена вмешательство высших сил ксенопатическое отчуждение судьбы зачем хотят плата за перенесенное аванс крестного пути последнее бесповоротное тяжелее ответственность притяжение возвышенного неверие нашептывает сон майя наваждение ужас обмана нагота реальности безмерность ничегоченья и в первых кадрах воспоминаний испещренных черными полосами от частого повторения сидишь ты подперев лицо ладонями внимательно чуть изогнув крылья бровей лицо такое неземное будто собирается улететь с лица смотришь угадывая чья эта тайна я ли создал тебя упорной крылатой силой воображения ты ли ниоткуда протоптала тропу над пропастями молчания над провалами немоты соединить две руки хрупкие непрочности в полный расчет за неучастие за комфортное одиночество расчет любовью мария мария ты этого жаждал так получи свой приговор последнего осознания нет мучительней гибели чем гибель воспоминанием гибель любовью а мы с тобой как два следа протоптанные в глубь рассвета и там затерянные где-то два перепутанных следа и мы с тобой как две руки презревшие закон молчанья над бездной тихого отчаяния две встретившиеся руки и мы с тобой как две судьбы сквозь жизнь протянутые туго и окрылившие друг друга две человеческих судьбы…