Северная надбавка - Евтушенко Евгений Александрович. Страница 3

6
Большая ты, Россия,
и вширь и в глубину.
Как руки ни раскину,
тебя не обниму.
Ты вместе с пистолетом,
как рану, а не роль
твоим большим поэтам
дала большую боль.
Большие здесь морозы  —
от них не жди тепла.
Большие были слезы,
большая кровь была.
Большие перемены
не обошлись без бед.
Большими были цены
твоих больших побед.
Ты вышептала ртами
больших очередей:
нет маленьких страданий,
нет маленьких людей.
Россия, ты большая
и будь всегда большой,
себе не разрешая
мельчать ни в чем душой.
Ты мертвых, нас, разбудишь,
нам силу дашь взаймы,
и ты большая будешь,
пока большие мы…
7
Аэропорт «Домодедово»  —
стеклянная ерш-изба,
где коктейль из «Гуд бай!»
и «Покедова!»
Здесь можно увидеть индуса,
летящего в лапы
к Якутии лютой,
уже опустившего уши
ондатровой шапки валютной.
А рядом — якут
с невеселыми мыслями о перегрузе
верхом восседает
на каторжнике-арбузе.
«Je vous en prie…»   —
«Чего ты,
не видишь коляски с ребенком, —
не при!»
«Ме gusta mucho
andar a Sibeia…»
«Зин, айда к телевизору…
Может, про Штирлица новая серия…»
«Danke schon! Aufwiedersehen!..»
«Ванька, наш рейс объявляют  —
не стой ротозеем!»
Корреспондент реакционный
строчит в блокнот:
«Здесь шум и гам аукционный.
Никто не знает про отлет,
Что ищет русский человек
в болотах Тынд и Нарьян-Маров!
От взглядов красных комиссаров
он совершает свой побег…»
Корреспондент попрогрессивней
строчит,
вздыхая иногда:
«Что потрясло меня в России  —
ее движенье…
Но куда?
Когда пишу я строки эти,
передо мной стоит в буфете
и что-то пьет  —
сибирский бог,
но в нашем,
западном кремплине.
Альтернативы нет отныне  —
с Россией
нужен диалог!»
А кто там в буфете кефирчик пьет,
в кремплине импортном,
в пляжной кепочке!
Петр?
Щепочкин?
Пьющий кефир?
Это что  —
его новый чефирь?
«Ну как там,
в Сочи?»
«Да так,
не очень…»
«А было пиво?»
«Да никакого.
Новороссийская квасокола».
«А где же загар!»
«Летит багажом».
«Вдарим по пиву!»
«Я лучше боржом».
«Вшили «торпеду»
Сдался врачу?!»
«Нет, без торпед…
Привыкать не хочу».
И когда самолет,
за собой оставляя свист,
взмыл в небеса,
то внизу,
над землей отуманенной,
еще долго кружился списочный лист,
Щепочкиным
не отоваренный:
«Зам. нач. треста Сковородин  —
в любом количестве валокордин.
Завскладом Курочкина,
вдова, —
чулки из магазина «Богатырь».
Без шва.
Братья — геодезисты Петровы  —
патроны.
Подрывник Жорка  —
нить для сетей
из парашютного шелка.
Далее  —
мелко  —
фамилий полста:
детских колготок на разные возраста.
Завхоз экспедиции Зотов  —
новых анекдотов.
Зотиха  —
два —
для нее и подруги  —
японских зонтика.
Для Анны Филипповны  —
акушерки  —
двухтомник Евтушенки.
Дине —
дыню.
Для Наумовичей  —
обои.
Моющиеся.
Воспитательнице детсада  —
зеленку.
Это — общественное.
Личное — дубленку.
Парикмахерше Семечкиной  —
парик.
Желательно корейский.
С темечком.
Для жены завгара  —
крем от загара.
Для милиционера
по прозвищу «Пиф-паф»  —
пластинку Эдит
(неразборчиво]
Пьехи или Пиафф.
Для рыбинспектора
по прозвищу «едрена феня»   —
блесну «Юбилейная»
на тайменя.
Для Кеши-монтера  —
свечи для лодочного мотора.
Для клуба  —
лазурной масляной краски,
для общежития  —
копченой колбаски,
кому  —
неизвестно  —
колесико для детской коляски,
меховые сапожки типа «Аляски»,
Ганс Христиан Андерсен «Сказки».
Летал и летал
воззывающий список,
как будто хотел
взлететь на Луну,
и таяло где-то,
в неведомых высях:
«Бурильщику Васе Бородину  —
баночку пива.
Хотя бы одну».