Соблазненная роза - Филлипс Патриция. Страница 20

Его шутливость, вполне уместная в эту минуту, ранила ее сердце: от ее хрупкого счастья не осталось и следа. Как быстро к нему вернулась обычная его, принятая у дворян, повадка, а она разлеглась тут и все страдает о том, что не смогла устоять перед этим щеголем. И слабость-то в ногах, и голова-то кружится, а ему трын-трава: будто не произошло ничего особенного… Когда он встал с постели, Розамунду стали душить слезы разочарования. Ну и подшутила над ней судьба: возлюбленный так ласкал ее да нежил, и сам открылся ей до последней жилочки, а теперь выходит, что он вовсе ее не любит!

Он поспешил к стоявшему в изголовье сундучку, и Розамунда с ужасом поняла, что он пытается зажечь свечу. Очаг в комнате не был затоплен, — стало быть, ему придется высекать огонь из трутницы. Розамунда, затаившись, ждала, когда вспыхнет свет и Генри узнает, кто она такая, и это ожидание было безрадостным…

Розамунда услышала ликующий вопль: Генри высек искру и сумел запалить фитилек свечи.

— Да будет свет! — с дурашливой торжественностью объявил он и направился с серебряным, о нескольких свечечках, подсвечником к кровати.

— Наконец-то я сподоблюсь великой милости — увидеть ваше личико, мистрис Джейн. Но начать это пиршество для глаз дозвольте с вашего соблазнительного тела.

Он направил трепещущий теплый свет ей на ноги, потом медленно повел руку вверх — к бедрам, затем еще выше. Полные груди были до того прелестны, что Генри, не удержавшись, стал их ласкать — наконец-то он увидел эти две безупречные сферы, чудо из чудес, которое столь услужливо рисовало ему воспаленное воображение…

Розамунда приметила, что он успел одеться. Правда, дублет и рубашка оставались распахнутыми, но панталоны зашнурованы и гульфик в полном порядке. С грудей он переместил свет на роскошные разметавшиеся по всей подушке волосы, явно оттягивая момент узнавания.

— Ты прекрасна, Джейн. Истинная богиня. От головы до кончиков пальцев. Где же ты пряталась от меня так долго? — прошептал он, взяв в пригоршню густые шелковистые пряди и целуя их. — А теперь, моя милая, открой мне последнюю свою тайну, — вскричал он, выше поднимая серебряный подсвечник.

Яркий свет полоснул по глазам Розамунды, и она зажмурилась. Желтые беспощадные блики плясали на ее лице, не давая разглядеть Генри — он оставался в тени. Но она услышала, как у него перехватило дыхание…

— Всемилостивый Боже, отведи от меня это наваждение, скажи, что я брежу… — простонал он, замерев. — Ты не Джейн… Ты… ты…

— Розамунда, — выдохнула она, слизывая с губ слезы, — твоя будущая жена.

Услышав ее лепет, Генри рассвирепел — глаза его метали молнии.

— Это невероятно. Но почему? Отвечай мне — почему? — Ухватив ее за волосы, он заставил ее сесть и швырнул ей скомканное платье: — Прикройся. Или тебе неведома приличествующая женщине стыдливость?

Ошеломленная Розамунда словно его не слышала, глядя на него, как зачарованная. Куда подевался ее пылкий возлюбленный, явившийся прямо из грез?

— Чем же я так тебя прогневала? — прошептала она наконец, облизнув соленые губы.

— Да тем, что ты теперь лишена невинности! — в бешенстве прокричал он.

— Но ты ведь мой муж. Все равно завтра наша свадьба. Стоит ли так убиваться из-за одного денечка?

— Ты же обманула меня! Одурачила, внушила, будто ты… это не ты… — Его голос дрожал от злости, и слова находились с трудом. — Моя жена! Нет, просто неслыханно. Соблазнить собственную невесту! О Господи, это дорогого стоит. — Тут до него дошла наконец вся нелепость свершившегося, и он расхохотался, как безумный, и даже вынужден был присесть на край кровати, сотрясая ее своим горьким хохотом.

— Ты не слушаешь меня, мой супруг, ведь все равно бы я завтра стала твоей. Отчего ж это так рассердило тебя сегодня?

Она попыталась его погладить, но он отвел ее руку:

— Зачем ты сделала это? Что за безумие овладело тобой?

— Но ведь ты сам повел меня в спальню, — коротко бросила она, утирая слезы.

— Повел, ибо был уверен, что это одна из прибывших на праздник дам, — покраснев, сказал он. — И позволь уточнить: ты пошла со мной по своей воле.

— Пошла. Я же знала, что это ты, — оправдывалась она, все более досадуя на его нелепые упреки. — Что с того, что меня зовут Розамундой, а не Джейн? Нам было так хорошо вдвоем! — При этом воспоминании глаза ее заблестели. Она втайне надеялась, что, вспомнив об изведанных только что наслаждениях, он смягчится и простит ее. Однако по его лицу поняла, что он просто ее не слушает.

— Ежели б я знал, что под маской ты, такому никогда не бывать, — процедил он сквозь зубы, стукнув кулаком о кровать. — Я, конечно, много выпил, но прекрасно помню, что и как было. Ты вела себя, как какая-то…

— Однако моя бойкость была тебе по нраву…

Он не нашелся что ей ответить, лишь молча обхватил свою голову руками и надолго замер. Потом яростно потер лицо, — видать, ему все не верилось…

— Кто еще знает о твоей забаве? — вскочив, сурово спросил он. А не дождавшись ответа, схватил ее за плечо и крепко встряхнул: — Отвечай же. Кому еще ведомо про твои проделки?

— Никому… кроме тебя, — наконец выдавила она.

— Фу-у! Господь все-таки мирволит мне. Теперь мне надобно хорошенько обдумать, как действовать дальше. Глупое ты создание. Неужто в этом твоем хваленом монастыре девушек не учат благоразумию?

На это Розамунде было нечего ответить. Тихонько всхлипывая, она оплакивала свои девичьи мечты. Ему совершенно все равно, что она будет его женой. Завтра они поженятся, но это ничего уже не изменит. Ведь до завтра осталось всего несколько часов Розамунда снова тронула его руку..

— Я ведь сказала уже… я правда люблю тебя, — робко пробормотала она, надеясь, что искреннее признание будет ему лестно.

Генри, вспыхнув, вскинул голову:

— Как ты можешь любить меня? Я ведь совсем чужой тебе человек.

Эта резкая отповедь окончательно сломила Розамунду. Закрыв лицо руками, она горько расплакалась. А он даже не пытался ее успокоить. Молча уселся рядом и время от времени потирал лоб, силясь стряхнуть с себя угар похмелья и неунимавшейся страсти.

Чуть погодя она почувствовала, что он схватил ее за плечи.

— Хватит рыдать. Что сделано, того уж не воротишь, — только и сказал он, видимо считая, что с нее довольно и такого утешения.

Он терпеливо выжидал, не сводя с нее сердитого взгляда. Розамунда не выдержала:

— Не смотри на меня, — попросила она, отворачиваясь, чтобы спрятать распухшее от слез лицо. — Я сейчас такая страшная.

Он развернул ее к себе:

— Нет, ты все равно прелестна. И, видит Бог, хотел бы я, чтобы ты выглядела иначе. Жена не должна будить в муже такую страсть, которую вызываешь ты.

Глава ПЯТАЯ

Зимний слабый рассвет уже занимался над замком, а Розамунда так и не сомкнула глаз. Сквозь узенькую прорезь окна она смотрела, как кромешная мгла делается свинцово-серой. Ей очень хотелось, чтобы безумства той ночи оказались лишь приснившимся кошмаром. Но она знала, что все было так, как было.

Всякий раз, когда она вспоминала часы, проведенные в роскошно украшенной зале и потом в спальне, ее сердце сжималось от отчаяния. И одновременно начинало стучать быстрее — оно помнило и о блаженстве, испытанном ею в объятиях Генри. Она то и дело прикасалась к губам, еще горевшим от его поцелуев. Холодный насмешливый голос разума упорно напоминал ей, что любовь тут ни при чем. И эти безжалостные напоминания вновь заставляли Розамунду плакать: слезы катились по ее бледным щекам.

Да, Генри Рэвенскрэг воспользовался ею, приняв за доступную, потерявшую стыд женщину, всю его страсть как рукой сняло, когда он раскрыл ее тайну — вон как разозлился…

«Неужто я и впрямь совершила что-то страшное? И неужто мой раскрасавец-муж в самом деле убежден в том, что супружеское ложе не предназначено для любви?» — с тоской гадала она, вдумываясь в его слова о предназначении жены дворянина. Получалось, что его чувства могли разбудить лишь тайные связи, недозволенные…