Стихи Веры Полозковой разных лет - Полозкова Вера. Страница 4

Деточка, послушай, они же все равно уйдут.

И уйдут навсегда, а это дольше, чем неделя, месяц и даже год, представляешь?

Будда учил: не привязывайся.

“Вали в монастырь, бэйба” - хихикает твой собственный бог, чеканя ковбойские шаги у тебя в душе. И ты жалеешь, что не можешь запустить в него тапком, не раскроив себе грудной клетки.

Как будто тебе все время показывают кадры новых сногсшибательных фильмов с тобой в главной роли - но в первые десять минут тебя выгоняют из зала, и ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться.

Или выходишь из зала сама. В последнее время фильмы стали мучительно повторяться, как навязчивые кошмары.

И герои так неуловимо похожи - какой-то недоуменно-дружелюбной улыбкой при попытке приблизиться к ним. Как будто разговариваешь с человеком сквозь пуленепробиваемое стекло - он внимательно смотрит тебе в глаза, но не слышит ни единого твоего слова.

Что-то, видать, во мне.

Чего-то, видать, не хватает - или слишком много дано.

И ты даже не удивляешься больше, когда они правда уходят - и отрешенно так, кивая - да, я так и знала.

И опять не ошиблась.

30/10/2003

@@@

Так беспомощно,

Так лелейно

В шею выдохнуть визави:

- Не губите! Так ставят клейма

Как Вы шутите о любви!

Мне бы тоже кричали браво

Под пропетую за гроши

Серенаду седьмому справа

Властелину мой души,

Или - двадцать второму в списке...

Вам так чуждо и далеко

Быть влюбленной по-акмеистски,

В стиле тонкого арт-деко:

Как в немых черно-белых фильмах -

На изломе ресниц и рук,

Быть влюбленной - любовью сильных:

Ясновидцев - и их подруг;

Чтоб иконные прятать очи

В мрак фонарной шальной весны,

Чтоб чернилами пачкать ночи,

Что в столице и так черны,

В Петербурге же - как бумага,

Будто выстираны в реке...

Потому там заметна влага,

Что ложится строка к строке -

В ней, струившейся исступленно,

Век Серебряный щурит взгляд...

- Сударь... Можно мне быть влюбленной,

Как сто бешеных лет назад?..

Ночь с 12 на 13 ноября 2003 года.

@@@

Свой лик запрятавши в истуканий,

Я буду биться и побеждать,

Вытравливая из мягких тканей

Свою плебейскую слабость ждать,

Свою постыдную трусость плакать,

Когда - ни паруса, ни весла...

Я буду миловать - вплавив в слякоть,

Или расстреливать - если зла.

Я буду, взорами нежа райски,

В рабов противников обращать.

И буду драться по-самурайски.

И не прощаться. И не прощать.

И не просчитываться - бесслезно,

Узлами нервы в кулак скрутив...

И вот тогда уже будет поздно,

Разулыбавшись, как в объектив,

Поцеловать меня, как в награду, -

Внезапно радостно снизойдя

Составить жизни моей отраду, -

Немного выгоды в том найдя -

От скуки. Разнообразья ради.

Я терпелива, но не глупа.

Тогда же сталь заблестит во взгляде

В моем - из лунного из серпа!

И письма - те, что святынь дороже, -

Все будут сожжены - до строки.

Мой милый, больше не будет дрожи

В бесстрастном воске моей руки.

В ней лишь презрение - так, пустое.

Да, я злопамятна - но горда:

Я даже местью не удостою

Твоей надменности никогда.

Но... Солнце светит еще, мой милый,

Чтоб щедрость Божию утверждать.

Пока еще не взята могилой

Моя плебейская слабость ждать.

Ночь с 5 на 6 декабря 2003 года.

@@@

Исписанными блокнотами,

Слезами, шагами, сквотами,

Монетами - не банкнотами,

Да пряником и кнутом -

Отрыдано, оттанцовано,

Отпето, перелицовано,

Отписано - зарубцовано

И заперто - на потом,

До лучших, чтоб - отбродившего

Откупорить - и хлебнуть.

Как лиха. Как смысла высшего -

Хмельную - шальную! - муть,

Когда уже будет сцежено,

Осозанано, прощено -

И боль отольется свежая

В рубиновое вино.

Мужчины, зачеты, трудности,

Балконы в цветном белье -

Я буду судить о юности,

Как опытный сомелье.

Пока же еще - так солоно,

Так горько еще губам

Все то, что уже рассовано

По складам и погребам -

Трепещущее, щемящее,

Упрятанное на дно...

- Игристое - настоящее,

Божественное вино!

Ночь с 30 на 31 декабря 2003 года.

@@@

ЛЮБОЛЬ

История болезни

Голос – патокой жирной… Солоно…

Снова снилось его лицо.

Символ адова круга нового –

Утро. Дьявола колесо.

«Нет, он может – он просто ленится!»

«Ну, не мучает голова?»

Отчитаться. Удостовериться –

Да, действительно,

Ты жива.

Держит в пластиковом стаканчике

Кофе – приторна как всегда.

– А в ночную? – Сегодня Танечке

– Подежурить придется – да?

Таня – добрая, сверхурочная –

Кротость – нету и двадцати…

Попросить бы бинтов намоченных

К изголовью мне принести.

Я больная. Я прокаженная.

Мой диагноз – уже пароль:

«Безнадежная? Зараженная?

Не дотрагиваться – Люболь.»

Солнце в тесной палате бесится

И Голгофою на полу –

Крест окна. Я четыре месяца

Свою смерть по утрам стелю

Вместо коврика прикроватного, –

Ядом солнечного луча.

Таня? Тихая, аккуратная…

И далекой грозой набатною –

Поступь мерная главврача.

***

Сухо в жилах. Не кровь – мазутная

Жижа лужами разлита

По постели. Ежеминутное

Перевязыванье бинта

Обнажает не ткань багровую –

Черный радужный перелив

Нефти – пленкой миллиметровою –

Будто берег – меня накрыв.

Слито. Выпарено. Откачано

Все внутри – только жар и сушь.

Сушь и жар. И жгутами схвачены

Соконосные токи душ.

Слезы выжаты все. Сукровицу

Гонит слезная железа

По щекам – отчего лиловятся

И не видят мои глаза.

***

День как крик. И зубцами гнутыми –

Лихорадочность забытья.

День как дыба: на ней распнуты мы –

Моя память – и рядом я.

Хрип,

Стон, –

Он.

День как вихрь в пустыне – солоно,

А песок забивает рот.

Днем – спрессовано, колесовано –

И разбросано у ворот.

Лязг.

Звон.

Он.